Роман Смирнов

По старому и новому
выводит ноготок:
ну вот мы стали, клоуны,
старее на годок.

Говори, говори, незабвенная тёплая Грета, в дальнейшем
называть тебя будем Джи Ти и поместим на марку,
и пойдут за тобой селфиносные полчища с криком: “За ней же!”
Одиссей бородатый и пьяный эколог наклеит портрет на конверт и пошлё...

Умирает. Молится кофейнику.
Запускает письма-самолётики.
И летят они до современника,
и летят они до периодики.

Октябрь – кресты да оси,
в прореху времён ветра,
а осень ещё не осень,
окурок на дне ведра…

Когда кончается мадера
и сердце тянет в Имереть,
добавь немного постмодерна,
где всё про время, и про смерть,

Две подружки с города Иваново
привезут сливового варения.
Я прочту Георгия Иванова,
попаду в такое настроение,

она была обычная как жизнь
такая что другому покажи
не вызовет особенных эмоций
она любила шутки ни к селу

Поднимет ли прохожий ворот,
собачка ль выбежит на дождь –
у бытия походка вора,
и плащ демисезонный тощ

Благородие белой смородины –
посреди простоты белый стих –
неуместная поросль, мол, Родины
Малой родины с главною стык

1
Услышать зов, нечаянно, вот так,
как некогда до этого, не факт,
удастся ли

Сутки дождь
Меня спасает Kenny G –
неизменное лекарство от хандры
Безтальковы эти летние дожди

Запрокидывая голову, чаще всего видишь небо
Часто это фрагмент облака
Как ты ни назови: клочок, кусочек чего-то, ватка…
Всмотришься – движется, расширяется, как зрачок

Февральская зима пройдёт в коротких уггах,
и ты придёшь домой, обычный блудный сын.
Нальёшь тоску в стакан и примешься баюкать:
усни, усни, усни, усни, усни, усни…

Поэзия на самом деле
не рукоделие, но всё ж
в наитие строку продел и,
шаги считая, шьешь да шьешь.

Сон, пробуждение, принятие пределов
Стен, комнаты, квадрата; перекрёстки,
Взгляд, зацепившийся за взгляд, не белый
Снег, вывих речи пастернако-бродский,

Ленинградец, петербуржец,
переживший взлёт, ненужность,
разжевавший слово давность,
век почти неся брутальность