Август отворяет златые двери
Я могу приехать сюда печальным.
Я могу прибыть совершенно мёртвым.
По стерне, по жухлому иван-чаю
Дымка тащит хвост, золотой и тёплый.
Я могу приехать сюда печальным.
Я могу прибыть совершенно мёртвым.
По стерне, по жухлому иван-чаю
Дымка тащит хвост, золотой и тёплый.
Читай эту жизнь по буковкам, по слогам.
В ней бабушкино «не бегай, по жопе дам»
В ней дедушкино «потри лопухом, да лопай»
И тополь.
Мы были. Прям живые, очень-оч.
И снег в июле сыпался жасминий,
И воробьи засевшие в малине
Моргали на рябиновую ночь.
Балует кот. Под лапкой кожура —
стащил на кухне (чистили картоху).
Бабуля начинает громко охать —
с балкона дует, крошится куржак.
Мы просрали вместе одну весну,
Ну, прости нас Господи, Боже, ну.
Мы весну вот эту, в двадцать втором
Вместо сада яблонь свели в содом.
Вот бабушка ловила мух ладонью,
а дедушка – газетину свернув.
Свят-свят, Илья, швыряй свою молонью
куда-то штоб не прямо по зерну.
Иди, милок, иди, иди, смотри,
как бабушка бредёт повдоль реки и
бормочет «гуси-гуси». Раз, два, три…
Снаряд летит под пенье ектинии.
Прогорклый снег. Покоцанный асфальт.
На БээМПэшке плавится февраль.
Боец, присядем.
Кому куда, а ты бери, неси.
Топ да топ. Чеканно. Направо! Прямо!
На ковре ворсинки — трава да ямы,
Швы — накаты пыльных кривых обочин:
Шерстяной плацдарм наизусть изучен.
Смилла чувствует снег. Несмело его листая,
Вспоминает: олений запах и волчья стая,
Много клюквин на очень белом и очень страшно…
Смилла чувствует снег таким вот — всегда вчерашним.
в тихом омуте черти как дважды два
воздух липок малинов почти кровав
выходи из нутра на один два три
топай солнце струится в провал двери
Погоди. Раскипится — сбавишь, пока не трожь.
Мама учит варить картошку, под крышку — нож,
Не сбежала чтобы. А я — бегу. Я бегу.
Погоди. Распогодит — выбежишь в жёлтый смог.