На два меньше, чем истинно прожито лет, я звалась безотцовщиной, чувствуя боль. Путь лежал поперёк всех штормов. Уцелев, зазубрила простейшую суть назубок: «Если можешь, не дай повторить за собой, если хватит не силы, но дара — молчи».
Берегу...
Мой бунт со смыслом, знающим пощаду,
Поэтому он сразу обречён.
Что может меч, когда вокруг пищали
Направлены в меня со всех сторон?!
Воздух под крыльями капитулировал
в жалкой попытке спасти их полёт.
Му́ка рассы́палась пылью сапфировой —
неба лишённый пешком не пойдёт.
Я спросил бы у ясеня, но он неслышно скорбит.
Так иное молчание дольше любви всякой длится.
Миллионные сутки пылают от страсти столицы.
И неясно, зачем я стал ясенем всех этих битв.
Почему покой не колят в вены?
Так точно было б проще жить
Или закладывался он в гены
Чтобы ночами день не копошить
Эта рыба плавает глубоко
Манит рыбу сумрак морского дна
Корабли, позабывшие имена
Кружевная ржавчина их боков
Я знаю тех, кто без ума от моря -
Касаний бриза, колыханий волн.
Другие постоянно с небом спорят,
Бесстрашно путешествуя в него.
Унося полнолуние с неба в проёмы окон,
виноградная ночь рассыпается гроздью таинств.
Мир пока ещё спит, но в груди нарастает рокот,
проявляясь следами зверей в зеркалах проталин.
Не напьёшься да не надышишься, сколько б ни было – всё в обрез. Тут написано, там услышано – так слова обретают вес. Оседают в груди трепещущей, шьют навылет, ласкают, бьют. Нити тонкие юной нежности устремляются к сентябрю.
Нити красные, рук...
Мне говорят,что нужно помолчать
Мне говорят,не говори о чувствах
Ведь чувства могут только разрушать
Не говори о чувствах!
А когда от гадалки вышел - лицо, что камень, - приказал на коней садиться да гнать скорее,
и распалась дурная ночь на огни и крики, разрывалась рогами - не соловьиной трелью.
Шел, не медля ни дня, ни часа, как будто гнался за своею судьб...
Я задержусь совсем неосторожно
В твоём волшебном красочном окне,
И у картин с их тонкой ветхой кожей
Я окажусь на светлом полотне.