Всё больше в стол
Всё больше в стол.
Всё меньше напоказ.
Беру листок и думаю: сейчас
В конце концов получится.
Всё больше в стол.
Всё меньше напоказ.
Беру листок и думаю: сейчас
В конце концов получится.
Здесь каждый знает, что Христос сказал,
И, опознав его по образам,
Готов принять и стопы омывать.
А первым среди них – Великий Князь
Это медленный бег.
Я ползу кобаясиной тварью.
До подножия Фудзи бессчётное множество ли.
А внутри кто-то бешено мечется с бранью подвальной,
Люби своего врага.
Люби его кровь и боль,
Молитвы любым богам –
Всерьёз полюбить изволь.
Шагреневой кожей сжимается Палестина,
Сердца палестинцев заходятся от тоски.
Она ничего не забыла и не простила,
Ни бронебульдозер, ни выбитые мозги.
Садились в круг безмолвно мужики,
Из крепких рук сплетались узелки,
Под плеск и звон молчали чередом.
А что трепать? Поговорим потом.
Что за беда - кругом молчат,
Аж уши вянут.
Ошмётки тишины торчат,
Как партизаны,
Ветер лицо сечёт.
В рёбра пинает чёрт.
Ритм на басу качов.
Только бы ни о чём!
Мёртвый писатель выглядит некрасиво:
Одутловат, небрит, синеват местами.
Рот растянув, в кулак собирает силы
И из могилы ногу вот-вот достанет.
Разгорается весна с налётом пепла.
В паре сотен миль от нас разверзлось пекло.
Надрывается земля и проседает.
Пробивается в полях трава седая.
– Дайте мне ваших детей! – говорит Война.
– Вас очень много, я же всегда одна!
Мы – по щелям, подвалам или метро,
Грудью закроем, крикнем в мурло:
Когда открывается дверь в ноябрь
И ливневый клин пробивает фронт –
За тучами на якорях стоят
Пришельцы из мира наоборот.