Ладони
Я узнаю тебя по шрифту, кеглю и кнопке "Подчёркнутый",
Разберу все завалы в шкафу, выну оттуда брелочек,
Подцеплю им при встрече ключи, будешь моим чуть растрёпанным
Маяком. Я боюсь потерять. Время не скажет, открыть ли замочек.
Я узнаю тебя по шрифту, кеглю и кнопке "Подчёркнутый",
Разберу все завалы в шкафу, выну оттуда брелочек,
Подцеплю им при встрече ключи, будешь моим чуть растрёпанным
Маяком. Я боюсь потерять. Время не скажет, открыть ли замочек.
Кислые мины, кофе плёнкой покрыло от шеи до лба.
Открыто окно, но потоки, словно трубы, копотью веют.
Вы разучились любить, не различая купюры до ста
И цену за светлую жизнь на крутящейся по Галилео.
Между пропасть. Точки тире не долетают тире точка.
Всё равно, что обесточенность током, водой, кислородом.
Нам не понять друг друга. Первый взгляд, считай, плохо
Влияет, потому что сеет обман, соединяя Бангкок и Гренобль.
"И больше, может быть, мне
не о чем молить"
Я - пиджак надет, пальто наверх, часы, запястья -
Плыву в двойном течении артерий шумно-городских.
Дождь стекает каплями по стенам с отсветом.
Наймите мне киллера, точнее, мозгам моим, мыслям.
Там орут, задыхаясь, агностики, клоуны, куревом
Льющие люди театра, пацаны, ЧСВ и ноги по топям.
Два дурака по жизни должны были ехать в трамвае,
Радоваться не совсем умелому пению паренька на гитаре
Прямо внутри салона, пахнущего новой краской и стаей
Смоченных окисью сигаретного дыма при малом радаре.
Духота, сопровождаемая постукиванием дождевых капель,
Несбыточные идеи по преждевременному решению целей,
Потраченные, причём слишком, деньги родительских цапель
Сделали цаплю поменьше совсем не готовой к летней метели.
Он шёл в такт в мою комнату, в такт улицы и часов.
Придя, нагнал кучу лампочек с рыжим свечением и провод
Светодиода: полрайона не спит из-за бушующих светлячков.
Не дремлю и я, ведь теперь будто глаз на сцену с занавесом проколот.
Никто не знает, где оно было. Но было. Это не
Как в блоковском ресторане: то есть не сон и не сюр.
Никто не входил, никуда не проплывали. Картины Мане
Словно фрески обрамляли плоскость без сна и купюр.
Я хотел коснуться месяца, лежащего на ночном бархате.
Он словно трофей, словно литый из золота круассан.
Предвещая луну, месяц держался, не валяясь в слякоти,
Потому высечен призыв на боку: ты всё-таки грешен, пацан.
Памяти Виктора Робертовича Цоя, героя нашего времени.
19-й - год перемен,
И двадцать девятый не видно тебя.
А стенка Арбата трубит:"ФеномЕн!":
Закройся в комнате и почитай Ремарка,
Попей зелёного и выслушай себя.
Не пропечаталась в сценарии моём ремарка,
Но Бог со мной в обличии тебя.