Последние

Почему-то сегодня лучи холодны и юрки,
И последнее солнце застыло слезой на радужке.
Я читаю стихи неизвестной, забытой бабушки,
И слова осыпаются хрупкостью штукатурки
И последнее солнце застыло слезой на радужке.
Я читаю стихи неизвестной, забытой бабушки,
И слова осыпаются хрупкостью штукатурки

Потушен вечер, слабый уголёк.
Я мерю век секундами - не днями
и, словно кроткий белый мотылёк,
играю в этих сумерках с тенями.
Я мерю век секундами - не днями
и, словно кроткий белый мотылёк,
играю в этих сумерках с тенями.

И просыпала ночь на дороги
скрипучую соль.
И заснули они,
о пощаде не в силах молить.
скрипучую соль.
И заснули они,
о пощаде не в силах молить.

Тьма прядет неустанно своё волокно. Каждый тающий отсвет зову я бесценным. В беспокойную ночь под холодным окном вырастает, печали не помня, люцерна. Будет ветер чужой, как раненье, сквозным, станет песней ночной, неутешною дрожью, и устало вздохн...

В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до неё, хотелось говорить с Богом, славословить видимое…
Из письма Бориса Пастернака к Нине Табидзе
...Теперь прощайте, ливни, фонари,
проспекты и встревоженные лица!
Из письма Бориса Пастернака к Нине Табидзе
...Теперь прощайте, ливни, фонари,
проспекты и встревоженные лица!

...Стирала платья белый воротник
в воде полуживой-полунебесной,
я в сумке умещала стопки книг,
чтоб взять с собой в слепую неизвестность.
в воде полуживой-полунебесной,
я в сумке умещала стопки книг,
чтоб взять с собой в слепую неизвестность.

Там, над миром,
белые снега
пробрели задумчиво, промчались...
Утром разольётся, как река,
белые снега
пробрели задумчиво, промчались...
Утром разольётся, как река,

Эти стены вдыхали оранжевый запах Индии
много лет.
В коридоре открыты двери,
и за каждой – солнечное тепло наполняет воздух.
много лет.
В коридоре открыты двери,
и за каждой – солнечное тепло наполняет воздух.