Я стою...
Я стою на обломках мёртвого старого мира,
Всё вокруг меня полыхает адским огнём.
В голове слышу звуки расстроенной старой лиры,
Будто кто-то играет реквием прошлому под проливным дождём.
Я стою на обломках мёртвого старого мира,
Всё вокруг меня полыхает адским огнём.
В голове слышу звуки расстроенной старой лиры,
Будто кто-то играет реквием прошлому под проливным дождём.
Чёрные кошки распяты в углах
И пентаграмма горит на полу.
Покойникам тесно в истлевших гробах.
Небо сыпет золу.
Меня зовут не Ваня Богослов,
Чтоб выдавать ужасных откровений.
И ангельских не слышу голосов,
И падок я до всяких искушений.
Был ужасающе жаркий полдень,
Мир почти не отбрасывал тени.
Время застыло, исчезло словно,
Всё предвещало земли паденье.
мой барашек, где ты был
где тебя носило
ночью в поле я бродил
и копал могилы
На улицах Нью-Йорка обезумевший монах
Танцует танец Шивы в потрепанных штанах
Ведет он, словно дудочник, людишек по воде
В прекрасное незримое великое Нигде
Безумец с синими глазами моря
к груди ладони прижимает,
беззвучными губами шевелит
к далёкому созвездию неба!
Неизвестно, есть ли в пророках прок: чистый лист правдивей чеканных строк. Но стократ страшней перекрест дорог – угадай, на какой удача. У легенды страшен и прост сюжет - чем старее сказка, тем больше жертв, а древнее этой сыскать уже не тебе по п...
Капли дождя дрожат на ресницах,
Ты под дождём безумно красива!
Мне наяву успело присниться,
Будто бредём дорогой на Фивы,
Все мы вышли из праха, и, прахом, утоплены в глину,
Мы в блаженной нирване её пребывали века.
Но настала пора – некто нас из болотины вынул,
Что-то взвесил, отмерил, безжалостно стиснул в руках.
Заказывай пиццу. Приклеивай к ногтю стразики.
Врастай в монитор, монотонно листая ленту.
Какой-то колдун кастовал себе вечные праздники,
но что-то напутал, и мы получили это:
В Ночь исчезла, как сон влюблённых,
Вавилона великая власть,
и зевнула -- в кустах зелёных --
Зверя пасть.