У неё позолота у пенного рта,
да сама – сирота в строгой тени креста.
И божится, и жмётся к ногам бытия –
вроде, нужная всем, но при этом ничья.
У неё нет начала, и дна не найти,
и под сердцем сплелись километры-пути
да сцепились узлом – воедино сплелись,
привечая и святость, и лисью корысть.
Паутин потолочное кружево плесть,
смуты яд принимая и жгучую лесть,
вырывать по листу лицемерие дат,
отступать, обо всех, обо всем забывать –
это участь убогая, доля раба.
Там, где телом сильна, там и духом слаба:
жадной дланью берет, скупо кус подает,
но сиротством кичится! Ухмылкою рот
всё кривит, проклиная судьбины клеймо –
не клеймили тавром, проявилось само.
Приласкать, пожалеть бы. Да кто подойдет?
Поднесут ей на блюде и пиво, и мед,
разоденут в шелка и собольи меха…
Встанет смело на пень! Под ногами – труха,
устоять не возможно! Хрипит воронье.
Но за шею веревка удержит её.
