Виктор Кожевин

Замыкается круг.
Расцветает апрель,
алыча.
Час от чáсу не легче,

ааааааааах если бы, друзья, вы только знали:
За сколько строки нынче о великом продают.
У того самого полно названий, званий,
А я зову как встарь любовию свою.

Завяжите глаза мягкой марлей,
Уложите спиной на кушетку.
За кого вы, глаза, воевали?
За кого напоролись на ветку?

Ах, сила притяженья, бессердечная ты сука,
Примяла животом меня к земле,
О грунт забилось сердце с рваным стуком.
Я от травы футболкой белой зеленел.

Мечтал быть песчинкой на солнечном пляже, гранёной поверхностью, мизерным атомом. Станет ли? Время с годами покажет, а может и нет, только в жизни когда-то нам нужно представить себя альбатросом, летящим свободно над серой Атлантикой. Без акваланг...

Трамвай, вези меня, трамвай,
По натюрморту да в пейзаж.
Через весну по объездной.
Пока дурная голова,

опять во тьму ушёл троллейбус,
махнув рогами напоследок.
я шёл по следу
замкнутому в круг

кровит кора
от страшных ран,
смердят миазмы,
зачахла хризолитовая плеть.

Воздушный храм – алтарь судьбы, хранит воспоминания.
Родившись - были чистыми, а умираем грешными.
Развеют прах по воздуху над грозными волнами,
Ветрами на восток снесут бездомными надеждами.

Что ни будни - то потоп,
Топот ног и крики юнг.
В вымокшем насквозь потом
Растворялась моя "Ю".

Зеленится укроп. Майонез на салатном листе.
На поджаристом хлебе расправленный сыр и горчица.
Я всё думаю, как же бы так изловчиться,
Чтобы сделать вкуснее, ведь я не из тех

Так неохватно мелководье, где волны бьют упрямо в грудь.
Стоит и вечность хороводит там на безлюдном берегу
Глухая мельница-ветрянка - капризный, древний механизм.
Корабль здесь не бросит якорь, и слёзы не стекают вниз.