Сергей Корчнев

Оборванные верёвки,
туды-растуды качель,
был двор, а теперь задворки,
был чейный, теперь - ничей.

На старом причале, вмороженный в лёд,
(а надо льдом лишь треть его)
смотрит печально в трубу теплоход.
Ночь. Половина третьего.

Ещё темнит февраль светлеющее небо,
укуталась луна в сплошные облака,
и с паром изо рта грызёт краюшку хлеба
потрёпанный барбос у старого ларька.

«Я радуюсь, я радуюсь весне» -
хоть трижды повтори,
во рту не станет слаще,
но только в ней

- Смотрите, капитан, как рассердилось море -
свирепый самурай, вчера едва спаслись!
Скажите, капитан, увидим землю вскоре?
- Земля? Рукой подать – два километра. Вниз.

Ну что? Встречай, иже еси!
Москва – Владивосток.
Подали чай, а я просил
для храбрости грамм сто.

***
На острове Василия,
в плену трамвайных вен,
из горлышка садили мы