поэт в шинели

не плачьтесь, деточка, ни в апреле, ни в марте.
Вас слишком легко раскусить, прочитать.
не слизывайте брусчатку из-под ног Монмартра;
он хоть повеса, но Вам не чета.

керосиновой лампе – копоть,
парафином на блюдце – капать,
эту лампу – никто! – не купит,
и свеча догорит дотла.

Нас с тобой
переставляют,
как на полке книги, не
заботясь о хронологическом порядке.

кружится – катится – кажется, кончится камнем надгробным для альфреда шнитке. крошится в кровь красногривая конница, шёпотом в шорох сплетаются нитки, свитые в свиту, но – слеплены силою, лапами ламп в аромате земфиры, выстраданы на пластинку васи...

мы замешиваем
портвейн
на основе виски
спорим

в сердце входишь без стука,
беспощадная сука,
и я - раб на коленях у ног.
я мечусь, словно в клетке,

в глаза твои глупой рыбою, как сети, спешу. ты ж глыбою, холодной и ледовитою, раздавишь, ты ядовитая, и море твое - глаз ведьминых - как плавать осколков средь стеклянных и больно жалящих.
ты - сущее наказание; любовь к тебе - квест ненужный...

оно тебе, мое прошлое,
очень плошлое,
но об этом, увы, не поет зефмира.
я отдал бы тебе полмира,

"быть не быть" - оставляй для книжек. нам теперь хоть бы как-то выжить; и не лучше, не хуже прочих, просто выжить, без заморочек. пусть Шекспир дальше делит судьбы, мы теперь в одной лодке люди: кто-то в найках, кто в адидасах, но в итоге сплошная...

Мы с тобой деревянные, изъязвлённые, пьяные и покрытые ранами. Мы затоптаны в грязь. Без цветов на могиле мы. А друзья помогли ли нам? – только бросив две лилии, тут же скрыться стремясь. Я тобой уничтоженный, преферансом разложенный; только – где...

Я видел мальчика,
похожего
на Диану Арбенину,
и запах перегара трогал руками.

докопаться до сути
зреть в корень
я узник собственных слов-стен
болеющий душевной корью