Мабон. Персефона
Как семечко, тебя зажму в руке.
Ты проросла прекраснейшим созданием:
Оливой, наклонившейся к реке,
Нарциссами у кромки океана
Как семечко, тебя зажму в руке.
Ты проросла прекраснейшим созданием:
Оливой, наклонившейся к реке,
Нарциссами у кромки океана
Мне восточный мальчик продал таежный сбор,
Говорил: "Это чай, а чая должно быть много".
В этот раз нам досталась осень такого рода,
Что сбежавшим к югу, кажется, повезло.
"Tempus spargendi lapides et tempus eos colligendi..."
(Екк.3:5)
Где ветер гулко бьет в глухие ставни,
И море лобызает фьорд в оскал,
На ките качается океан, я сижу на его спине.
- Помнишь, - шепчет старик Уран в небо седой Луне, - Как наступало начало лет в мире без звезд и дна? Кто-то воскликнул:
- Да будет свет!
И появилась т ь м а.
К востоку от Гринвича звезды целуются с океанами,
Призрачными барашками наш выстилая путь.
Рассвет \протяни-дотянешься\ скрывает холмы туманами,
И волны своим касанием вмиг обращает в ртуть.
На хребте у огромной рыбы лежит планета.
Я иду к ней дорогой йогуртного рассвета,
Где-то там у меня есть Бог и краюха лета.
Память о хлебе:
Послушай считалку, тятя,
Как тысячу лет подряд,
И сестры мои, и братья
На звездном крыльце стоят.
Август медом гречишным жжется внутри...
Закрывай глаза и смотри сквозь них на скопленье падающих Персеид, умирающих не долетев земли.
От сплетенья солнца спускаясь вниз, опьяненная яблочным терпким духом, уловлю тревожным кошачьим слухом...
И когда останется только шаг,
Ты поймешь, что в руках не удержишь лето,
Что каштаны, пожаренные к обеду,
Это просто орудье. В твоих ушах
Эти люди не лгали. Вначале явилось слово,
И я создал тебя, не умея создать иного.
Но не тело твое, из глины ли из песка...
Это было вначале.
Хэй, старина, космический пастор Бруно,
Сколько идти нам за кромку чужих морей,
Сколько молиться Иегова и Перунам -
Отблескам молний призрачных кораблей?
Она молится. Строчки ложатся на воздух косо
И серебряных струн касаются невзначай.
Ее пальцы наги, а сердце по-детски босо.
Ты опять не приходишь. Она наливает чай.