Ира Ульянова

Иных венценосцы зовут на бой,
Иных призывает вера.
А я третий год здесь сама с собой
Выслеживаю химеры.

Бесконечные островки неуемной дельты,
По ночам финно-угра не отличишь от кельта.
Остановишься на чужом берегу Невы,
И на свой не пойдешь, невидимая как выпь.

Мы опять обращаемся в пыль на полях ристалищ,
Оседаем песком в основания магистралей,
Оставляя себя в продуктах горения пороха,
С каждым выстрелом — меньше и меньше нас,

Я уходила, как крейсер идет на мины,
Превыше всех чувств я ставила чувство долга.
Когда моя слабость шептала ему: возьми меня...
Возьми меня.

Сегодняшний день разбит, как стекло в подъезде.
И в каждом сегменте тесно, как на партийном съезде,
А может быть влажно, словно на свежей фреске,
Ты можешь надеть капюшон, сбрить висок, нахлобучить феску,

Всегда в закоулках пятиэтажных глыб,
Гудят под асфальтом тромбоны теплосетей
;
И я ухожу

Когда-нибудь я опять приеду к тебе
И буду шататься под фонарями,
И будет дождливо,
А может быть будет утро

Осторожность всегда будет слабым звеном во мне,
Все вскипает внутри и выходит волной вовне
Я всегда - унитарный патрон, сковородка с маслом,
Распылитель продуктов горения

Даугава спит. Не буди ее, комиссар.
Мы устали не спать, мы с тобою не спать устали.
Острошпильная Рига, Москва, Сталинград и Таллин
Одинаково сил не имеют для новых свар.

Белые нитки. Нежность моя незваная.
Знаешь, моя паранойя достойна Сталина.
Знаешь, мои поцелуи достойны Брежнева.
Вот интересно, в кого я такая нежная?

На запястьях латинские окончания
Не стираются, словно следы порезов.
Перечитывай Бродского нескончаемо,
Чтобы стало тошно, неинтересно.

В этом году очень тихо ползет зима
Не замечаешь, как месяц сменяет месяц
С крыши свисают сосульки, как бахрома,
Кажется будто ты сам их вчера повесил.

Они – ждали куклу с пшеничными волосами
И шелковым телом. И розовыми бантами,
на самых запястьях, где шрамы от кандалов –
Обычное дело. Они меня записали

В России так темно, что посветить
Здесь просят все - от бабушки в кладовке
До сотого актера из массовки.
Особо яро просит тот артист,

Что останется нам? После этих прочитанных книг
И прослушанных лекций, воспринятых слишком всерьез.
Иногда мне так нужно, чтоб повод сорваться на крик
Был действительно стоящий повод, не просто курьез.

За мной не смотрели шинельные полицаи.
Я встала в двенадцать, пока купола мерцали
От нежных лучей декабрьского зенита.
И город чернел чугуном и мерцал гранитом,