Anna Yaroslavna

и кто же теперь хранит тебя от беды, и кто же рукой твою руку с мечом удержит?
я видела страшные сны: в них горят мосты, и ты уж не та, какой тебя знали прежде. отныне не шёлк и злато, а лён и сталь, и плачут о чем-то чайки над головою. да, ж...

прорастаешь во мне пшеницы колючей порослью,
на ветру шелестящей. ты вслушайся в этот звук:
так звучат обещанья, чтоб "вместе", но, видишь, — порознь мы.
что тебе остаётся? качаться на том ветру,

Степь распростёрлась до горизонта маками.
Смотришь — и будто видишь её впервые.
Ты мне сказала: «Полно те, Анька, плакать-то:
маково семя, вишь, не прошло навылет».

Мне однажды привиделся сон:
танцевал в небе ясном дракон;
он на крыльях носил ночь темнее чернил
и январских ветров перезвон

III
Дорогой Винсент, ты как будто совсем не вырос, даже почерк твой тот же — странная вязь каракуль
Показалось мне, или вновь ты разводишь сырость
Милый мой Винсент, в тридцать лет — и, как мальчик, плакать

синицам в открытом космосе делать нечего:
их просто расплющит в отсутствии кислорода,
тепла и давленья
но, видно, виной порода

Я люблю тебя слишком сильно, — слишком жадно, опустошающе, —
и моя ль вина, что наш Сидней эвкалиптовым стал пожарищем,
что начало — конца начало, а слова все — одна полемика
Ты из тех, кто, едва причалив, напрочь всех изведёт эндем...