Тянут коней за узду, лезут на спину хребта,
Манит, дурманит, пугает, пьянит высота.
Стадом овечьим под ними плывут облака,
Жилкой серебряной блещет в ущелье река,
Узкою стёжкою вьётся тропа среди скал,
Пропастей пасти; бди, оступился — пропал.
Ветром студёным встречает их седловина,
Кутаясь в пологи, зрят на просторы с вершины.
Дух захватило! — такая предстала краса.
Как на ладони — озёра, поля и леса!
Вспомнились Ване забавы детской игры,
Руки раскинул, горланит. — Я царь горы!
Снег повалил; долину окутали тучи,
Ретировались скорёхонько с чёртовой кручи…
***
Бог дал, спустились; глядь, перед ними река;
Солнце в быстринках, вроде б неглубока.
Иван шпорит Леля, кричит. — Форсируем с ходу! —
Ахнуть никто не успел, уж бросился в воду.
Вмиг закрутила вода; мутна, холодна, точно лёд,
Тащит Ивана на стрежень, в пенный водоворот.
Камень на грудь, не охнуть, тянет за ноги ко дну.
С берега. — Что молчишь?! Тонешь?! — Кажися…ага…тону.—
Арканы проказницу-воду секут. — Царевич, лови конец! —
Схватился; выужен вместе с конём горюшко-удалец.
В тине и в жиже; ни слова, лишь только икает,
Дрожит, да так, что зуб на зуб не попадает.
***
Стянули мокрятину, чарку — к губам синюшным;
Внутрь, для сугрева, и применили наружно.
Покаместь втирали, раскинут уж шёлков шатёр,
В нём платье сухое; пред входом — высокий костёр.
Кругом расселись, говор наполнил лужайку.
Сохнут, застираны, вещи; аптечка и балалайка.
Вышел Иван в ненадёванном досель кафтане
— Братцы, согрелся! Низкий поклон мой охране.
Что слово у вас, то и дело; всё складно, да ладно,
Если б не вы, — лежать мне на дне телом хладным. —
Старшой царевичу пуговку крутит тихонько
— Вы, эт… знамо, того… погорячились махонько.
Бродит погудка-присказка среди народу:
«Брода не зная, лезти не надобно в воду».
***
Отмель сыскали; прошли; воды — по колено,
Въехали в яр, перед ними — поля арена.
Плывут в густотравье, ястреб висит в поднебесье,
Льётся по полюшку долгая мерная песня.
Глянь, на пригорке пугалом высит фигура.
С ней поравнялись. — Ого! Здоровенная дура! —
Баба-бабища, угрюма, руки, что крюки,
В камне шершавом, замшелом — азы и буки.
Подъехал царевич, из букв слова сочетает,
Вслух произносит, да смысл на ус свой мотает.
— «Направо пойдёшь — попадёшь в царство льда,
Выстудит тело и сердце, сгубит тебя мерзлота.
Налево пойдёшь — упрёшься в топи-трясины.
Шишиги, кикиморы помогут тебе тама сгинуть.
Прямо пойдёшь — придёшь на лесную опушку,
Сгубят тебя в том лесу соловей и кукушка.
Еже ли странник хочешь остаться живой,
Затылок чеши, да немедля вертайся домой».
***
— Ой, напугала! — смеётся Иван. — Будь я не я,
Еже ль сбоюся фитюлек; зезюли и соловья. —
Ночь ночевали в шатре на опушке у леса.
С зорькой втянула их внутрь чащи завеса.
Блуждают по дебрям дремучим несколько дней,
Войти-то раз плюнуть, — выйти куда как трудней.
С ними, то рядом блудят, то слышны еле-еле,
Перекликаясь, «ку-ку» и соловьиные трели.
Вот заслонили свет солнца дубы-колдуны,
С дюжину сажень охватом стволы толщины.
Кукнуло…смолкло…кукушке вторит соловей.
Вдруг посвист пронзительный из мешанины ветвей!
С визгами дикими сверху дружине на плечи,
Валятся в шкурах лохматых тела человечьи.
Иван — ни глазом моргнуть, ни меч из ножен достать,
На спину возгрмоздился, за шею хватая, тать.
Изловчился царевич, — татю под дых, что есть сил,
Кинжал у разбойника вырвал; им же его и убил.
А свист соловьиный, громом, в ушах перепонки рвёт,
Иван, что мельница, кулаками машет, медведем ревёт.
Сдюжил, с коня не стащен; глянул, мельком, назад
— Одиннадцать витязей верных без глав на земле лежат.
Блеснул, как молния в небе, булатом Сектым-остросек,
С три дюжины душегубов вмиг пред собою посек.
Однако ж сей час из-за дуба, с воем, стая волков,
На холках — злодеи, тьмой серой; сорока сороков.
Лязгают злобные пасти, наводятся луков прицелы,
Звенят, крови жаждуя, сабли; гудят в нетерпении стрелы.
Сектыму стрел не словить, к этому меч не пригоден.
Леля Иван разгоняет, голосом звучным. — Свободен! —
Бельма таращат злодеи, пасти волчьи раскрыты,
Бьют их нещадно сверху по головам копыта!
***
Иванушка скоро летит, а стрелы всё же быстрее,
Впилися в спину, в плечо, третья чиркнула шею.
Лелю в той заварухе тоже от татей досталось,
Но конь-огонь превозмог боль от ран и усталость.
Выше взметнулись, пробили мощные кроны дубов,
Скрылись под ними фигурки злобно кричащих врагов.
