Глава VII Егорий Петрович и Викула Кузьмич
Разматываются тропы зелёною ниткой с клубка,
Правит Иван на рассветы, в далёко — издалека,
После, как небо всполошит закатная жеребица
— Кажет ему путь-дорогу алмазная озорница.
Ветер в полях раздольных колышет гривы хлебов,
Сверкают, стерню оставляя, подковки острых серпов.
Косят душистые травы в лугах заливных косцы,
Желтеют бочком в огородах последние огурцы.
Влагой туманов сочнеет капуста в приречных низинах,
Чертополох цепляет репьём в пересохших лощинах.
***
Ищет как-то царевич брод вдоль речных берегов,
К самой ночи нагоняет обоз из гружёных возов.
В отсветах куцей луны, контуром — кони, возницы.
Темны и размыты, мрачны — сбруи, одежды и лица.
Огромные тени, змеёю, ползут вдоль кручи обрыва,
Клочья тумана с реки швыряют ветра порывы.
Недобро натужно скрипя, возы проползают мимо,
Два всадника чёрных — к нему, сжимает рука Сектыма.
Подъехав, путь преградили; зловеще молчат чужаки,
Иван изготовился к бою… вдруг.— Мил человек, помоги!
Нет ли лекарств, снадобий? Возница у нас захворал.
Плох совсем, мы в опасениях — бог бы его не прибрал. —
Выдохнул Ваня. — А что с ним? Хворь давно приключилась?
— Вчера напоролся на гвоздь. Погляньте, сделайте милость. —
Аптечку достав из сумы, Иван то что надобно взял,
Разрезал нарыв, прочистил; смазал, перевязал.
***
Спать улеглись все; наутро лучше стало больному.
Дивится Иван — при свете смотрится всё по-иному.
Дородные кони холёны, возницы в одежде добротной,
Возы аккуратно покрыты светлою тканью плотной.
Вчерашние всадники тьмы к царевичу подъезжают,
В знак уважения к нему шапки с голов снимают.
— Благодарим покорно! сердечный вы человек!
Милостей врачевания мы не забудем вовек.
Денег просите, товара, от нас воздастся сполна,
Жизнь дорогого стоит, нам жизни известна цена.
— Спасибо на добром слове! Богу воздайте хвалу.
За избавление страданий мзду никогда не беру.
Сам был болящим недавно, недуга пришлось хлебнуть,
Лучше скажите, кто вы? куда свой держите путь?
— Купцы мы, с Борка, компаньоны, ведём обоз на восток,
Везём полотна льняные, бобров, чернобурок, мёдок.
Я, знать, Егорий Петрович, он — Викула Кузьмич.
Как ни крути, вречеватель, а всё же с нас магарыч.
Негоже на тощий желудок скитаться по белу свету,
Вкусно накормим, напоим, а то и поможем советом. —
От всей души приглашению Иван не смог отказать.
Во время трапезы сытной успел о себе рассказать.
— Одному в тридевятые дали непросто доехать-дойти.
К нам примыкай, царевич, нам ведь с тобой по пути.
Восток это тонкое дело, всё не по-нашенски там,
А мы в этом деле доки, знаем «рахмат» и «салам».
— Согласный, мне в одиночку досталось уже напастей,
А вместе не так и страшны всякие страсти-мордасти.
***
Холмы пологие, долы неспешно минует обоз,
Щавель, лопух придорожный мелькают в спицах колёс.
Пряными нотками, мятой, пахнут в селениях сады,
Яблоньки с грушами тянут в путников руки плоды.
Катятся с грузом-товаром, одна за другой, подводы,
Ловко всем заправляют, скача взад-вперёд, воеводы.
Рослые, сбитые крепко, сажень косая в плечах,
За словом в карман не лезут, просты, как возницы, в речах.
Егорий Петрович черняв, под стать своему вороному,
Шутник, балагур, весельчак, в езде даст фору любому.
Викула Кузьмич — на кауром; рыжий и конопатый,
Щербат, кучеряв, нос горбинкой, а борода лопатой.
Викула не то, что Егорий; он по-иному устроен,
Серьёзен и молчалив, выдержан и спокоен.
Петрович. — Куды же в канаву?! разбей тебя паралич! —
Подводу плечом уж толкает, сопя, мощногрудый Кузьмич.
***
В буйных зеленях леса проклюнулся жёлтый листок,
Мышкою в ноги под утро прокрался сырой холодок.
От ряски очистились реки, стала прохладней вода.
Набухла туманною влагой в низинах трава-лебеда.
У озера к вечеру встали, Иван искупаться решил,
Однако Егорий Петрович царевича отговорил.
— В озеро лось написал, был Ильин день вчерась,
К Бохайскому морю прибудем, в нём наплескаешься всласть. —
Вспомнив свои передряги в вешней студёной воде.
Царевич облёкся в одежду, развешенную на кусте.
Рядом с плакучею ивой вспыхнул цветок костерка,
Котёл аппетитно забулькал в кружеве синем дымка.
Округ костра расселись, колышет листву ветерок,
Порхает, глаза выедая, едкий, с горчинкой, дымок.
Игривым щенком-непоседой резвится и мечется он,
К одним, то к другим пристанет, то к третьим летит охламон.
К лицам прижав рукава, его все, смеясь, отгоняют,
Шутошными считалками озорника заклинают.
— Куда дуля, туда дым! — Дым, дым я не вор, я каши не ел!
— Куда кукиш, туда дым! — Дым, дым я масло не ел! —
Викула режет ковригу, пускает краюхи по кругу,
Стук ложек, лязг челюстей витают созвучно друг другу.
Закончив, пригожий возница ложку свою облизал,
Из малахая кармана вторую ложку достал.
Егорий толкует Ивану. — Это наш лучший ложкарь.
Такое сейчас отчебучит. Давай, Макарушка, жарь! —
Застучали-затрещали липовые ложки,
У сидящих на поляне заходили ножки.
Вспомнил Иван про подружку, томящуюся в суме:
«Давненько не упражнялся». — враз промелькнуло в уме.
Покудова вар разливали, Иван улучив момент,
Поднялся украдкой тихонько, сходил, принёс инструмент.
Руками всплеснули купцы, увидев в руках балалайку.
— Что ли ча можешь на ей?! А ну-ка, Ванюша, сыграй-ка! —
Гонят раскатные трели темень-тревогу седую,
Просты, но сердечны лады, ведут за собой в плясовую.
Обозники шапками оземь. — Эх, развернися душа! —
Пускаются лихо вприсядку, удалью шумно дыша.
Егорий рвёт ворот кафтана; жарко — грудь нараспашку,
Викула, руку подняв, даёт музыканту отмашку.
— Уважил, Ванюша, уважил. Теперича нам подыграй.
Споём ка ребятки частушки; Есеня-хохмач, зачинай! —
…Стонут от смеха возницы, валятся в покатушки,
Ваня красен, как рак — забористы больно частушки.
Егорий — его по плечу. — Ты в сути припевок вникай,
А что до крепких словечек, — не обессудь, привыкай. —
Ивану мотив намурлыкав, Егорий Петрович запел
О счастье, любви и удаче голос его зазвенел.
Такого чудесного пения Иван отродясь не слыхал,
Будто бы в райские кущи, песней ведомый, попал.
Стихло… костёр прогорает, рдеют угольев очи,
Стылость, склизлым червём, вползает под пологом ночи.
Перину пробив облаков, звёздочка слабо моргнула,
В густой как смола тишине запел напоследок Викула.
Викула не то, что Егорий; и песнь тоже песне рознь,
От слов, тягучих и плавных, у Вани — по коже мороз.
О крае, родном и далёком, тянется повесть-кручина,
О длинных зимних ночях, где тлеет в оконце лучина,
О том, как сбившись в пути, ямщик замерзает в поле,
О той, кто ждёт ямщика, в предчувствии горя и боли.
Седые туманные брови хмурят, внемля, небеса,
На листьях ивы плакучей набухла слезою роса.
***
Егорий Петрович Ивана в шатёр почивать провожает,
Правду-сермягу царевичу вполголоса разъясняет.
— Не только в деле торговом дока хороший купец,
Должен он быть семи пядей; и всадник хорош и певец.
