Творец

Я создавал себя сам из горячей пыли,

колкого снега и шири зеркальной Волги:

там меня знали, лелеяли и любили,

вместе там склеены были мои осколки

ветром холодным, сиянием предзакатным

пусть неказисто, однако же аккуратно.

Общим законам напротив умнее то ли,

то ли ещё с непонятной какою нотой

вылеплен был я и сделался поневоле

мрамором, слитым с обветренной терракотой;

в области сердца по принципу недостачи

автор зачем-то добавил ещё удачи.

Статуе всякой приходит конец, однако;

время берёт инструменты Буонаротти,

косы становятся медным тяжёлым злаком,

никина поза надламывается в заботе:

всё ли я сделал? и, сколько бы ни осталось,

торс с этих пор выражает одну усталость.

Способ один у колосса и Франкенштейна

участи этой избегнуть и обратиться

действием, шагом, поступком прямолинейным

вместо того, чтобы в вечности испариться, —

и разумеется, это о том, что с каждым

самое большее, думаю, в жизни случалось дважды.

...перед тобой замирают в немом поклоне

скульпторы будущих дней и эпох минувших:

в прах обратила,

не тронув меня ладонью,

вылепила,

ни разу не прикоснувшись.