Из степняцкого стана за пазухой привезён
и поныне там носится давний один обычай:
без оглядки на дёрн или редкостный чернозём
под ногами — не резать, не резать косы девичьей.
Даже если смеётся и свищет вдогонку гридь,
чёрной лебедью статной похаживай да смотри.
Степняки дочерей отправляют в центральный юрт
наряду с сыновьями, без разницы между ними;
конь пускается в самый естественнейший аллюр, —
пыль глазам помогает держаться совсем сухими.
Делай дело сейчас и не думай, кызым, о том,
для чего же оно; глядь, понадобится, потом.
Приходил кто попробовать ласки — не подошёл,
не пустила к порогу и ставни закрыла плотно:
так ходилось и мне одиноко и хорошо,
голове было тяжко от кос и от бед свободно.
Снег ложится, кызым, по аллеям и по баржам
и на голову ляжет, — и стает, как станет жар.
Там всё камень с песком, тут всё камень да пустота
да стекло да металл — легче лёгкого оступиться.
Лета глубже, чем думаешь, — кажется некрута,
до песочного донышка будто на кончик спицы.
А на деле, конечно, под новой её волной
до него ещё долго нисходишь вперёд спиной.
Но однажды так будет — растреплется старый мир,
будет страшно настолько, как не было до сегодня,
будет страшно стоять между сахарными людьми,
будет страшно касаться солёной и мокрой сходни:
чтоб не сразу забыться у милых с родной земли,
кто-то как-то придумал использовать корабли.
И, когда будет трудно объятие расплести,
волос длинный мой станет суровой дорожной ниткой
и протянется следом по гаснущему пути
над водой, от мороза сворачиваемой свитком.
Говорили мне дома: по августу январи
разойдутся широко, — помалкивай и смотри.
Из степняцкого стана в столицу привезены
честность, стойкость и правило сдерживать обещанья;
это всё хорошо на период глухой войны
и совсем не годится на ласковые прощанья.
Снег ложится на пряди. Затихла теперь вода;
может быть, ненадолго; а может, и навсегда.
