Петербургский миф

у них какой-то особый способ

соединять слова –

у тех, кто впитал Петербург

с молоком белых ночей.

его, как двоичный код,

можно пытаться расшифровать –

вода и камень.

небо и твердь.

свой и ничей.

их можно рассматривать

издалека и под лупой:

на дне их колодцев темно и зябко.

они считают Ы за фонему.

какая глупость.

их сфинксы носят высокие шапки,

их львы носят гранитные гривы.

как ливнем,

они упиваются Сплином и грустью,

они живут петербургским мифом,

про который нам говорили на первом курсе.

ты можешь переселить туда всех героев

всех своих книг –

и всё равно не будешь похожей на них.

ни за месяц, ни за год не выучить

невский и новоголландский.

говорить на их языке

сложней, чем на латыни.

ты можешь просто сидеть и ждать,

пока в тебя прольется Фонтанка,

можешь порвать своё сердце, как мост –

она сама туда хлынет,

постоит немного болотно

и уйдёт, как сквозь решето.

потому что сердце – не то.

потому что кардиограмма

не покажет шпиль Петропавловки,

потому что ты знаешь, что львы выживут

только в саванне.

с таким сердцем –

город не станет твоим наставником.

даже если, может быть, тебе нравится

быть больною Невами,

даже если ты на загадку сфинкса

найдёшь ответ.

Пётр с ним.

ведь, в конце концов,

он и так чересчур воспет.