Robert Hayden
Middle Passage
Роберт Хейден
«Средний путь».
I
Иисус, Звезда, Надежда, Милосердие:
О ветер бились паруса как сабли,
За стонами больных и гибнущих акулы плыли.
На картах и в огнях на мачтах – ужас.
Средний путь –
рейс через смерть
на жизни берега.
«10 апреля 1800г. –
Бунт чёрных. Встревожена команда. Переводчик
сказал, что крики их – мольба о смерти
нашей и своей. Нарочно голодают.
Утром трое, смеясь, скакнули за борт
и пели, к ждущим уходя акулам.»
Страсть, Приключение, Тартар, Энн:
Всё для Америки, везём домой
черное золото, чёрную слоновую кость, чёрное семя.
В глубоком гнойном трюме твой отец лежит,
Из кости его сделаны скамьи в церквях.
Огонь алтарный вместо глаз его горит.
Христос Спаси Веди Меня
В Бурном Море Бытия
Мы молим дать нам, о Господь,
На суднах без вреда доставить
Язычников души к тебе на казнь.
Христос Спаси
«Бьют склянки. Не сплю, болея страхом,
но легче мне чуть-чуть пока пишу
и глаз способен видеть как слова
приобретают форму на листе,
и будто вместо экзорцизма, я
пишу. Четыре дня по ветру шли,
теперь же в море снова штиль. Несчастье
преследует акулой нас (они
ангел-хранитель наш зубастый).
Кто альбатроса подстрелил? Чума
средь чёрных – офтальмия, слепота,
а мы слепых за борт бросали зря.
Разносится, болезнь разносится.
Её когтями вырван взор из глаз
у капитана. Слепота
на баке. Нам три идти недели
до порта.»
Чей порт нас ждёт, Дэйви Джонса
или свой? Я слышал про невольничьи суда, которые
дрейфовали, дрейфовали, игрушки в руках ветра, шторма и случая, их команды
слепли, а на палубы выползала
ненависть джунглей.
Ты Ходивший По Воде
«Свидетель заявляет: «Белла Дж»
покинула Гвинею с грузом
пять сотен с чем-то чёрных,
бараки во Флориде ждали их;
Что не хватало места для скота,
как ложки стиснутого в духоте;
что они, сойдя с ума от жажды,
свою сосали кровь;
Что капитан с командой заперли
дикарок лучших голыми в каютах;
Что одну прозвали Гвинейской Розой,
играли много на неё и дрались;
Что боцман всех свистал наверх,
но пламя было не унять,
негры выли, а цепи их
запутались в пожаре;
Что горящих черных было не достать,
что команда бросила корабль,
оставив там вопящих негритянок,
что пьяный капитан с девками погиб;
Свидетелю добавить нечего.»
Веди О Веди Меня
II
Таких факторий, парень, я видал:
Гамбия, Рио-Понго, Калабар;
Там монго ставят сети для войны,
где победивших, как и побеждённых,
трофеями бросали в наш загон.
Видал я жадность нигеров-царьков,
сулившую нам золото за шкуры
Мандинго, Ибо, Кру, Фаллата.
Мы звали одного Король Антрацит:
оранжевый французский зонтик,
под ним лик истукана, наглый рот,
а чашки для него — из черепов.
Он нас встречал пирами с барабанами
и кисками искусных девок в масле,
а за короны жестяные,
кумач и безделушки из нейзильбера
своих людей звал на войну
жечь спящие деревни, убивать
больных и стариков, а молодых
в цепях гнать на фактории.
Я двадцать лет торговец, двадцать лет –
была богата жатва в чёрных тех полях,
и до сих пор я торговал бы, но
жар лихорадки мои кости сжёг.
III
Ткацкие челноки в качающемся станке истории, –
тёмные идут корабли, тёмные идут корабли,
а их светлые ироничные имена
как любезная улыбка на устах убийцы;
прорываются сквозь молотящий блеск
к тающему прозрачному берегу фата-морганы,
плетут по направлению к литоралям Нового Света, которые
и мираж и миф и настоящий берег.
Рейс через смерть,
рейс, проложенный по курсу нелюбви.
Смрад склепа, миазмы обречённой жизни
разносятся из трюма,
где живые с мёртвыми, с умирающими в страшных муках
лежат сцепленные, лежат, измазанные в крови и экскрементах.
В глубоком гнойном трюме твой отец лежит,
труп милости гниёт с ним,
гнилой любви глазами мышь хрустит.
Но – ох! – живой взглянул на вас
глазами, чьё страдание винит вас,
чья ненависть сквозь тьмы поток сразит вас
словно культя больного лепрой.
Против неё не выстоять,
не заковать вам страх, крадущийся
с дыханием зловонным за часами,
не убить глубокую людскую жажду,
вечную волю.
«Если б не шторм, синьоры, взметнувший
преграды ветра и волны, то «Амистад»
достиг бы порта Принсипи за два,
три дня, и если бы не шторм, то мы
готовы были бы к беде.
Случилось всё стремительно как пумы
прыжок. Покой безлунный наполнял
лишь скрип снастей и шум воды привычный.
Но вдруг движение, удары, крики,
и на нас с мачете, со свайками они
свалились. Как будто воздух сам
и ночь сама напали.
Мы не могли, измотанные штормом,
на равных биться. Наши люди гибли
от рук кровавых африканцев. Верный
Челестино прибежал наверх с ружьём
и фонарём, и перед тем как нож
блеснул опасно, я увидал Чинкье,
скота, зовущегося принцем, он
весь ужас направлял и подгонял.
Он бедного мулата искромсал
и двинулся ко мне. Не просыхали
палубы, когда настало утро.
Меня тошнит, лишь только вспомню как
словно балласт, тела наших людей,
настоящих христиан, бросали
за борт эти обезьяны. Всё,
хватит. Дальше кратко: Чинкье пришлось
двоих из нас оставить, чтоб корабль
направить в Африку. Как призрак, мы
днём на восток, на запад ночью шли,
мороча их, спастись надеясь,
пленники на своём же корабле.
Наконец нас принесло сюда,
в Америку, где нас избавили
от страшной участи. Теперь от вас
мы требуем в Гавану выдать
Чинкье и прочих. Огорчает то,
что многие здесь склонны оправдать
бунт этих чёрных. Парадоксально,
что вам, чей капитал, чьё дерево
свободы уходит корнем в тяжкий
труд рабов, приходится терпеть, что
Джон Квинси Адамс защищает
право раба убить законного
владельца и венок лавровый
сплетает для Чинкье. Мы вернёмся
на Кубу с нашими рабами, где
свершится справедливость. Чинкье...
пусть будет – «Принц», Чинкье казнят.»
Глубокая людская жажда,
вечная воля:
Чинкье – её бессмертный вешний образ,
жизнь, преобразующая жизни.
Рейс через смерть
на жизни берега.
Перевод А.Зайцева.
