honey_violence

Эта невинность кажется лишь игрой,
но она в самом деле, и это так больно ранит.
Я тебя не держу — но себя еще как — в руках,
прячусь за баррикады, выдерживаю расстояние.

Ты приходила в мехах, золоте и парче,
на белом лбу висели ниточки из жемчужин,
и я, касаясь лаской тайной твоих колен,
перед тобой был так нелепо обезоружен.

Я пытаюсь молчать, но молчание не поможет,
пробиваются фразы линиями на коже,
в онемении губы искусаны, пальцы — дрожью.
Эта страшная нежность изводит меня болезнью.

Те слова, что все себе ношу,
обратить в силах лишь к костру, и
вместе с пеплом остывшим ввысь
ветер пусть унесет пустую

Эта близость способна сделать всего больней.
Жажда нежных касаний растит пустоту во мне
и зовет оступиться, решиться на невозможное.
Я касаюсь огня, не твоей оголенной кожи —

Когда ты предала меня впервые,
я думал, эти раны навсегда,
но на моих руках нет даже шрамов,
а боль, как дым, растаяла в годах.

Как трава утром мокрая от росы,
так от крови рубаха на нем темна,
что вернулся ко мне нынче мертвым сын —
это, стало быть, только моя вина.

Сколько б ни было цвета любого шапок, ее мать дома держит, во двор — ни шагу: все боится того, кто приходит ночью. Чтоб красы не заметил любимой дочери, красит соком ореха златые косы, золой пачкает лоб и курносый нос, охраняет, высматривает орлиц…

Легче пера касаний его дыханье.
Крапива ненужная брошенной высыхает.
Томятся крылатые братья, все ждут спасенья,
Элиза не вспоминает про них совсем.

На пороге замрет, посмотрит чуть виновато,
развернется, уйдет и уже не придет обратно.
Ты просил у него игрушек, любви и брата,
получил ничего так много, что подавился.

Бог говорит ему: «Филя, кончай дурить!
У ворот уже целая очередь, нам нельзя стоять на проходе».
Филя — это кот, обычный дворовый кот:
пышные усищи на рыже-белой морде.

Чтобы все хорошо на небушке
рядом с дедушкой,
бабушка дорогая…
Только не помогает,