Ирина Иванченко

Я возьму свой рюкзак. Я отправлюсь в путь,
понадеявшись встретить кого-нибудь,
кто, совсем как и я, погружен в отчаянье,
кто отправился в путь утолить печаль.

Выходит на берег, за дальней волной - восход,
и солнечный луч, прикасаясь к ней, жалит кожу,
но море у ног, и ничто уже не тревожит.
Зажатый кинжал опускается на песок,

Как ты там, друг Джером? Ты прости, что тебя оставил,
осмелев от победы своей нарушенья правил,
что раскрыла мне путь к новой жизни, к себе иному.
Говорят, свет не видят давно в твоих окнах дома.

Пусть все это случается не впервой,
в этот раз получается не сломать.
Быть собой и при этом собой не быть -
все игра в слова.

Не все для небес, но для пекла намного реже.
Пусть взгляд его манит, пусть взгляд его тебя режет,
он - к а м е н ь. П у т и расходиться стремятся. Не по пути вам.
Но лишь бы желания выжить в тебе хватило,

Здесь, в груди, груз вины, и она не дает дышать.
Нож из складок плаща достается так неспеша,
словно сон это цепи, а Принц обречен на смерть.
Он отводит глаза, он старается не смотреть.

Вены жмут, милая, вены мои - мне жгут. Знаешь, с веревками делают что, жмут они если? Рвут.
Ты частоколом слов своих - лезвий тычешь меня, ко рву тянется след мой кроваво-красный. Что выживу я, мне врут.
Ягоды спелые, волчьи ягоды рту твоему - мед, мне они - яд, мне они отрава, а губы твои, как лед, и они жгут меня без пощады, пощады не дашь.
Не враг я тебе, милая, так зачем же, милая,