Anna Yaroslavna

Рыцарь уходит на фронт, а Принцесса — в Башню.
Ссору, конечно, накаркали им воро́ны.
Там у него — бездорожье и хлеб вчерашний,
здесь у неё — под окном облетают клёны,

Посвящается женщинам-фотокорреспондентам, погибшим в горячих точках.
Вот ты пришел, говоришь без умолку, давишь улыбку и смотришь весело: «Бухта Ла-Хойя, теченье Гумбольдта...» — сыплешь слова, как идальго — песо, и каждое слово такое звонкое...

Мы не ждали весны, но — цветут сумасшедшие яблони.
Разрывая древесную кожу медвяным и розовым,
прорываются к свету бутоны прозрачными саблями —
беспощадные в прихоти жить. Беззащитные. Грозные.

ветер гладит плечо
призрачною рукой.
на перепутье сделать я должен выбор:
то ль умереть в бою,

Правда редко бывает чистой, и
совсем не бывает простой.
Расскажи, суждено ль мне выстоять,
если я изнутри пустой?

и кто же теперь хранит тебя от беды, и кто же рукой твою руку с мечом удержит?
я видела страшные сны: в них горят мосты, и ты уж не та, какой тебя знали прежде. отныне не шёлк и злато, а лён и сталь, и плачут о чем-то чайки над головою. да, ж...

прорастаешь во мне пшеницы колючей порослью,
на ветру шелестящей. ты вслушайся в этот звук:
так звучат обещанья, чтоб "вместе", но, видишь, — порознь мы.
что тебе остаётся? качаться на том ветру,

Степь растянулась до горизонта маками.
Смотришь — и будто видишь её впервые.
Ты мне сказала: «Хватит уж, Анна, плакать-то:
маково семя, вишь, не прошло навылет».

Мне однажды привиделся сон:
танцевал в небе ясном дракон;
он на крыльях носил ночь темнее чернил
и январских ветров перезвон

III
Дорогой Винсент, ты как будто совсем не вырос, даже почерк твой тот же — странная вязь каракуль
Показалось мне, или вновь ты разводишь сырость
Милый мой Винсент, в тридцать лет — и, как мальчик, плакать

синицам в открытом космосе делать нечего:
их просто расплющит в отсутствии кислорода,
тепла и давленья
но, видно, виной порода

Я люблю тебя слишком сильно, — слишком жадно, опустошающе, —
и моя ль вина, что наш Сидней эвкалиптовым стал пожарищем,
что начало — конца начало, а слова все — одна полемика
Ты из тех, кто, едва причалив, напрочь всех изведёт эндем...