Я максимально токсичен
позволь поделюсь с миром ядом.
Я знаю, все только рады
возможности вылить свой.
Природа не слишком отравлена,
помочь ей, пожалуй, правильно:
излиться вовне да ядами
обязан каждый второй.
Расчëт! — ты молчишь. Прелестно.
Ты прячешь свои глаза —
не дай бог задеть чьё-то эго!
Вторым, значит, стану, я.
Ну что ж, дорогая, приступим?
Все слабые, сладкие, мягкие,
готовы сожрать языки,
сточить до резцов клыки,
чтобы не быть агрессивным
в слезливых глазах уродов.
А сильные просто врут,
будто извечные нормы
стëрты уже в наш век,
будто бы рамок нет,
с диктатом людской природы.
Мол, большинство в меньшинстве,
сила теперь не в цене,
правят всем миром — души,
чистые-чистые души
и их широта с глубиной,
плевать на бэкграунд с красотой
и прочие старые рамки…
Юродивый снова свят,
господь был бы, верно, рад,
коль всё это стало правдой
на деле, не на словах.
Все пастыри, сильные мира,
По сути голодные волки.
И нынче побольше толка
От пряника, не кнута.
И как бы пастырь (иль волк?)
не пел о всеобщем благе,
терпимости и отваге,
и красоте цветов,
растущих в аду, не в саду,
пронëсших свой свет во тьму
гнилых вековых предрассудков,
и как бы пастырь (иль волк?)
не равнял холодное с красным,
слепое с опасным
и всякое прочее разного свойства,
что не способно к равнению,
принятью отличного мнения
не на словах, а просто:
сломав в себе стереотипы,
отринув все ярлыки,
зарыв топоры, отбросив штыки,
избавившись от фанатичности в вере,
и отказавшись от статуса жертвы,
чей способ защиты — контратака…
Диктаторам выгоды нет в упраздненьи диктата.
Волк не разделит власть с овцами — овцы овец не едят.
Иллюзья сочувствия хищника — парализующий яд,
что мозг превращает в воздушную сладкую вату,
которая розовым цветом внутри и снаружи сжигает глаза…
Давай, дорогая, скажи, что я не толерантный.
Наверное, в этом ты будешь всецело права.
