МУСОР
Я принимаю новую форму горения,
Стоя посреди улицы,
Слушая треск истлевших —
Всех тех, кто уже сгорел
И отмучился, —
В пепел.
В пепел! В пепел!
Им не зажечься больше,
Но скоро мы станем
Братьями
Или сёстрами,
Матерями, отцами
И дочками —
В пепле всё одинаково,
В пепле нет срока годности;
Мы исторический мусор,
Но если до точности —
Винтики самой огромной машины,
Без уникальных узоров,
С кармами лузеров —
Вата и пыль;
Пламя проглотит
В считанные секунды,
Ветер подхватит и усмехнётся —
Он здесь сто лет работает
И ещё две тысячи;
Он разгоняет пепел,
Он расчищает небо…
А ты здесь кто?
Мусор, пища для пламени,
Нет у тебя ни флага, ни знамени —
Всё чужое, не тобою придумано.
Выгори и умри.
КОНЕЦ
Конец — финальная точка. Что дальше — неизвестно, а неизвестность — это страшно, это пугает, потому страшно ставить финальную точку. История продолжается; герой надеется на лучшее. Лучшее долго не случается, а герой всё никак не может поставить точку. Надежда — продлевает жизнь. Использую авторские знаки Цветаевой, которая однажды не побоялась поставить точку сама. В этом что-то есть. Или нет. Какая разница? Мы все умрём. А пока — праздник.
Я играю. Все играют. Игру принимаем за жизнь, за лучшее время; за оправданную надежду, ради которой не поставили точку.
Точка исправляется на запятую, — черточка, едва заметный штрих, превращается в продолжение.
«Проду! Проду!» — кричат читатели, наблюдатели.
«Продолжение следует…» — пишешь ты, когда полумертв, но точно знаешь, что останешься жив и продолжение будет.
Продолжение наступает утром. Ты жив, но тело — почти мертво, еле тащится, еле успевает за тобой. Ты хочешь жить, а оно — нет.
Ты на самой нижней ступени. А там, выше, считает тебя мусором чуть более яркий мусор. Они ставят точки в чужих текстах, чтобы продолжить свой. Свой им кажется настоящим, более реальным, а твой — мусор, пища для пламени, нет у тебя ни флага, не знамени.
ПРАЗДНИК
На каждом углу мусор —
В городе праздник.
ФИЛОСОФИЯ
Философия в том, что
Философии нет.
Есть от скуки
С бокалом вина
Бесконечное бла-бла-бла
В белой простыне старика
Или в бочке,
Или стоя в саду,
Мол, зачем и как всё устроено,
Значимость во сто крат утроена,
Бесконечность ведёт к концу.
Бесконечность – ничтожно мало,
Можно всё начинать сначала.
И бросать якоря ко дну,
Чтобы быть, чтобы мыслить,
Не быть – не мыслить,
В бесконечности слов
Миллион нацепить оков.
Жёлтый свет, белый цвет – Тьма –
Бесконечная белизна.
Философия – мусор античности,
Чтобы все умели личности
Выделяться на фоне
Грязного, пошлого, разного,
Отделяли себя в контейнеры:
Пластик, стекло, выделения.
Высшая мера безумия:
Всё настоящее – умерло,
Вырвано с корнем,
Подменено –
Обществом мудрецов,
Беглецов из других окраин.
Плачет навзрыд Каин –
Названный убийцей
И трусом.
А было бы лучше –
Не определять,
Не придавать формы,
Стоять на другой платформе
С красивым Иудой об руку,
Не боясь – дружить с кобрами,
Заводить их вместо котов,
Но сотни тысяч оков
Говорят, что всё это – неправильно:
Каин убил Авеля,
Иуда – предатель и трус.
Мусор – тяжёлый груз:
Система порядка и догм.
Белый кружит смог
Над почти каменным миром,
Где нельзя создавать кумира,
Но Аристотель – почти бог.
