Он писал ей песни без слов на музыку без нот. Нотным станом ему служила завеса дождя, а словами - мимолётные воспоминания о её воображаемой близости.
Но она понимала их лучше чем многострочные поэмы о любви и ей вполне хватало этого краткого непроизнесенного признания на сорванном листке календаря жизни. Она знала, что им никогда не быть вместе и что именно это и позволяет ему чувствовать то, что он чувствует и писать то, что он пишет - мелодии, взвешенные в воздухе подобно утренней дымке над ускользающим в небытие миражом счастья. Невозможного счастья. Она до сих пор носит эти песни в своей голове, просыпается с ними и засыпает под их неслышные мелодии, вибрирующие в её душе подобно дрожащим крылышкам бабочки, присевшей на цветок. Возможно это было в прошлой жизни, а может не было никогда. Но он всегда был рядом. Он и его песни без слов на музыку без нот. И она всегда слышала их. Никто другой не мог, а она могла. Ведь в них было все, чего не было в этой жизни: безусловная любовь и безупречная красота, полет души и цветение чувств. И порой она застревала в этом оазисе небытия так безмятежно, что её приходилось будить от него как ото сна. А он всё пел ей издалека, всегда и всюду, где бы она ни была. И каждый раз это была новая мелодия, прекраснее предыдущей. Как если бы он был ветром, а она бескрайним морем, он - сердцем, а она умом, он - временем, а она пространством.
