О, если б вновь ребёнком стать —
Иметь в пещере горной дом,
В пустынных сумерках блуждать
И разрезать волну веслом!
Саксонской помпы мишура
С душой свободной не в ладу,
Что дикой вольности сестра
И ищет скал морских гряду.
Судьба, возьми всё, чем богат,
Фамильных слов изящный звук,
Знай: мне как слизь, как горький яд
Прикосновенье рабских рук.
Перенеси меня в тот край,
Где с далью моря ширь слита,
Прошу тебя, мне снова дай
Прекрасной юности места!
Мне мало лет, но я постиг:
Не для меня был создан свет,
Зачем же тень скрывает миг,
Когда навек уйдёт поэт?
Мне как-то снился чудный сон —
Блаженства лучезарный вид...
Но, в мир реальный возвращён,
Я вижу вновь печальный быт.
Без милой, что ушла давно,
Без друга, как себя ни тешь,
Так безотрадно и темно
На этом кладбище надежд!
Хоть собутыльников толпа
Слегка тоски развеет смог,
Хоть от услад душа слепа,
Я сердцем, сердцем одинок.
Как скучно — слышать голос тех,
Кого не чин, так случай свёл
Для лёгких связей и утех —
На пир ночной, за этот стол!
Верни мне их — кто юн и смел,
Верни мне их — кто брат и друг,
И прочь от хмеля праздных дел,
Где слово «радость» — только звук!
И ты, о женщина! И ты,
Чья грела сердце красота!
Как нынче, холодно-пусты,
В улыбке спят твои уста!
Без вздоха бы покинул я
Печали приторный уют
Для дней достойного житья,
Что вкус довольству придают.
Прочь, прочь от суетливых толп,
Не презирая род людской, —
К камням высокогорных троп,
В долины сумрачный покой!
Когда бы я имел над бездной
Всю власть вольнорождённых крыл —
Рассёк бы смело свод небесный
И птицей в небо воспарил.
***
I would I were a careless child,
Still dwelling in my Highland cave,
Or roaming through the dusky wild,
Or bounding o’er the dark blue wave;
The cumbrous pomp of Saxon pride
Accords not with the freeborn soul,
Which loves the mountain’s craggy side,
And seeks the rocks where billows roll.
Fortune! take back these cultured lands,
Take back this name of splendid sound!
I hate the touch of servile hands,
I hate the slaves that cringe around.
Place me among the rocks I love,
Which sound to Ocean’s wildest roar;
I ask but this – again to rove
Through scenes my youth hath known before.
Few are my years, and yet I feel
The world was ne’er designed for me:
Ah! why do dark’ning shades conceal
The hour when man must cease to be?
Once I beheld a splendid dream,
A visionary scene of bliss:
Truth! – wherefore did thy hated beam
Awake me to a world like this?
I lov'd – but those I love are gone;
Had friends – my early friends are fled:
How cheerless feels the heart alone,
When all its former hopes are dead!
Though gay companions o’er the bowl
Dispel awhile the sense of ill’
Though pleasure stirs the maddening soul,
The heart – the heart – is lonely still.
How dull! to hear the voice of those
Whom rank or chance, whom wealth or power,
Have made, though neither friends nor foes,
Associates of the festive hour.
Give me again a faithful few,
In years and feelings still the same,
And I will fly the midnight crew,
Where boist’rous joy is but a name.
And woman, lovely woman! thou,
My hope, my comforter, my all!
How cold must be my bosom now,
When e’en thy smiles begin to pall!
Without a sigh would I resign
This busy scene of splendid woe,
To make that calm contentment mine,
Which virtue know, or seems to know.
Fain would I fly the haunts of men –
I seek to shun, not hate mankind;
My breast requires the sullen glen,
Whose gloom may suit a darken’d mind.
Oh! that to me the wings were given
Which bear the turtle to her nest!
Then would I cleave the vault of heaven,
To flee away, and be at rest.
