Как умудрился проехать - и сам не понял. Нужная станция - мимо, а он в вагоне. Десять минут улетят на туда-обратно. Всё, опоздал. И обидно, и неприятно, важная встреча, и выехал ведь с запасом, так ведь, блин, вечно! Может быть, кто-то сглазил? Тыкал булавками в голову кукле вуду: «пусть у тебя всё всегда не по плану будет!»
Всё, остановка. Откройте же эти двери! Надо бежать, и надеяться, что успею.
Тысячу лет не спускалась в метро. Машина не завелась. И сегодня она решила ехать вот так, на общественном, как студентка. Как хорошо, что она тут бывает редко! Люди бегут и толкают ее локтями. Ладно, спешат - извиниться могли хотя бы? Впрочем, куда им? Вот этот, в зеленой куртке, так пробежал, что спешит на пожар, как будто.
Поручень грязный, не хочется брать ладонью. Вот они едут рядом, в одном вагоне. Но друг на друга не смотрят, не замечают. Значит, придётся опять начинать сначала: пересекать их, ломая к чертям их планы. Порадикальнее, раз не выходит плавно. Трудно устроить, чтоб встретил кого-то кто-то.
Всё, остановка. Откройте же эти двери! Надо бежать, и надеяться, что успею.
Тысячу лет не спускалась в метро. Машина не завелась. И сегодня она решила ехать вот так, на общественном, как студентка. Как хорошо, что она тут бывает редко! Люди бегут и толкают ее локтями. Ладно, спешат - извиниться могли хотя бы? Впрочем, куда им? Вот этот, в зеленой куртке, так пробежал, что спешит на пожар, как будто.
Поручень грязный, не хочется брать ладонью. Вот они едут рядом, в одном вагоне. Но друг на друга не смотрят, не замечают. Значит, придётся опять начинать сначала: пересекать их, ломая к чертям их планы. Порадикальнее, раз не выходит плавно. Трудно устроить, чтоб встретил кого-то кто-то.
На локтях у неё царапины, на коленке большой синяк, мамин нос и улыбка папина, а в кармашке лежит пятак. На пятак она купит шарики (а не хватит -тогда один). Мир - большущий, а шарик - маленький. Поиграем, потом лети.
На запястье часы с браслетиком, на ногах каблуки, цок-цок. Впереди совершеннолетие, называет запивкой сок. В небо пустим всем классом шарики и не будем по ним скучать. Мир в руках беззащитно маленький, меньше прежнего раз так в пять.
Под глазами сереет сессия, не спала будто целый век. Если в среду зачем-то весело, то куда-то пропал четверг. Нос как мамин, но с новой дырочкой, проколола, теперь болит. Сдутый шарик лежит резиночкой, это мусор, он портит вид.
Мир гораздо быстрее крутится, и то маленький, то большой. В холодильнике суп из курицы, майонез и гуляш с лапшой. На работу не стыдно в валенках, это лучше, чем заболеть. А купить себе, что ли, шариков? Отпустить, и смотреть, смотреть...
На запястье часы с браслетиком, на ногах каблуки, цок-цок. Впереди совершеннолетие, называет запивкой сок. В небо пустим всем классом шарики и не будем по ним скучать. Мир в руках беззащитно маленький, меньше прежнего раз так в пять.
Под глазами сереет сессия, не спала будто целый век. Если в среду зачем-то весело, то куда-то пропал четверг. Нос как мамин, но с новой дырочкой, проколола, теперь болит. Сдутый шарик лежит резиночкой, это мусор, он портит вид.
Мир гораздо быстрее крутится, и то маленький, то большой. В холодильнике суп из курицы, майонез и гуляш с лапшой. На работу не стыдно в валенках, это лучше, чем заболеть. А купить себе, что ли, шариков? Отпустить, и смотреть, смотреть...
А гори оно всё огнём! Собирайся, идём кутить. И сегодня давай пропьём всё, с чем больше не по пути: эту шубу (ведь нет зимы), те сережки (мне не идут).
Люби меня. Сейчас, пока весна - и года, и, пусть поздняя, но жизни. Люби меня, как будто полчаса осталось на любовь. Как будто сгрызли мы яблоко, что дал нам хитрый змей, и скоро будем изгнаны из рая. Люби меня, пожалуйста, сильней, люби, как я себе не представляю.
Любить тебя я обещаю так, как будто это всё, что мне осталось. И ты мой лучший друг и главный враг, и вдалеке маячащая старость, и молодость, отжившая свой век и вянущая в помутневшей вазе, всё это - ты. Обычный человек, вместивший как-то это всё и сразу.
Люби меня, как любит шмель цветок. Как горы небо и как берег море. Какой бы ни отмерен нам был срок, люби меня и в радости, и в горе, невыспавшейся и на каблуках, смеющейся и плачущей в подушку. Давай, как два влюблённых дурака, шептать друг другу глупости на ушко, понятные на свете нам двоим и больше никому. Шептать годами. Давай с тобой по кругу повторим всё то, что сотню раз прожито нами.
А повторив, давай начнём опять. И каблуки, и яблоки, и змея. Давай любовь циклично повторять, чтоб сделать ее вечности сильнее.
Любить тебя я обещаю так, как будто это всё, что мне осталось. И ты мой лучший друг и главный враг, и вдалеке маячащая старость, и молодость, отжившая свой век и вянущая в помутневшей вазе, всё это - ты. Обычный человек, вместивший как-то это всё и сразу.
Люби меня, как любит шмель цветок. Как горы небо и как берег море. Какой бы ни отмерен нам был срок, люби меня и в радости, и в горе, невыспавшейся и на каблуках, смеющейся и плачущей в подушку. Давай, как два влюблённых дурака, шептать друг другу глупости на ушко, понятные на свете нам двоим и больше никому. Шептать годами. Давай с тобой по кругу повторим всё то, что сотню раз прожито нами.
А повторив, давай начнём опять. И каблуки, и яблоки, и змея. Давай любовь циклично повторять, чтоб сделать ее вечности сильнее.
Что-то мимо пролетело, первый жук в году. Скользкий путь ведёт к апрелю, лужицы во льду. Солнце светит, как прожектор, в солнечных очках я на Ленинском проспекте и на сложных щах.
Что-то мимо пролетело - велосипедист. Небо снова стало серым, а осенний лист прикипел к моей подошве, что не оторвёшь. Абельмановская площадь, сыпью мелкий дождь.
Что-то мимо пролетело, вроде, стрекоза. Август, яблоки поспели, Киевский вокзал, провожают и встречают, ждут, бегут, спешат. У меня билет в кармане, больше ни шиша.
Что-то мимо пролетело, кто пустил снежок? Я иду, в пакете белый хлеб и творожок. Что за улица? Не помню, как ее зовут. Я ищу дорогу к дому, он ведь где-то тут. Ленинский проспект, а рядом Киевский вокзал. Абельмановская площадь будет сразу за. Это всё неправда, память строит миражи.
Что-то мимо пролетело - велосипедист. Небо снова стало серым, а осенний лист прикипел к моей подошве, что не оторвёшь. Абельмановская площадь, сыпью мелкий дождь.
Что-то мимо пролетело, вроде, стрекоза. Август, яблоки поспели, Киевский вокзал, провожают и встречают, ждут, бегут, спешат. У меня билет в кармане, больше ни шиша.
Что-то мимо пролетело, кто пустил снежок? Я иду, в пакете белый хлеб и творожок. Что за улица? Не помню, как ее зовут. Я ищу дорогу к дому, он ведь где-то тут. Ленинский проспект, а рядом Киевский вокзал. Абельмановская площадь будет сразу за. Это всё неправда, память строит миражи.
Побросать в чемодан ерунды вроде бус из бисера, легкомысленных юбок и книг неизвестных авторов, и умчаться туда, где давно обитаю мыслями. Где взойдёт над горой ослепительный диск за завтраком, где утопится в море угасший он ближе к ужину, где бульвары цветут, а коты поголовно толстые. И оставить там всё, что скопилось внутри ненужного этой долгой зимой, с этой трижды проклятой осени.
Развести костерок и послушать его, как музыку. Постараться подпеть и посетовать, что не в голосе. В легкомысленной юбке и этих дурацких бусиках танцевать на песке, оставляя следы и полосы, разглядеть в них рисунок, увидеть в нём предсказание: будет так, как должно. И из зол это точно меньшее.
Уложив в чемодан вместо юбок воспоминания, я отправлюсь домой, обновлённая и воскресшая.
Развести костерок и послушать его, как музыку. Постараться подпеть и посетовать, что не в голосе. В легкомысленной юбке и этих дурацких бусиках танцевать на песке, оставляя следы и полосы, разглядеть в них рисунок, увидеть в нём предсказание: будет так, как должно. И из зол это точно меньшее.
Уложив в чемодан вместо юбок воспоминания, я отправлюсь домой, обновлённая и воскресшая.
Машка, вообще-то, не очень-то любит думать. Думать больнее, чем выдернуть гвоздь из пальца. На юбилее кумы рассказала куму: в детстве мечтала, что выйдет за иностранца. Может, за шейха - уедет с ним в Эмираты. Или в Нью- Йорк (но тогда за американца). Но на пути попадались не те ребята. Мягко - «не те», а по правде - вообще засранцы.
Машка мечтала - мол, вырасту, выбьюсь в люди. Буду жемчужной улыбкой мелькать с экрана. Это всё будет. Конечно, всё это будет. А не случилось ещё, потому что рано.
Машка мечтала - вот вырасту. И старела. Но, как мы знаем, она не любила думать. И потому ей казалось: на самом деле всё будет так, как вчера говорила куму.
Всё будет так. Потому что нельзя иначе. Замуж за шейха, Нью-Йорк, покорённый Машкой.
Машка мечтала - мол, вырасту, выбьюсь в люди. Буду жемчужной улыбкой мелькать с экрана. Это всё будет. Конечно, всё это будет. А не случилось ещё, потому что рано.
Машка мечтала - вот вырасту. И старела. Но, как мы знаем, она не любила думать. И потому ей казалось: на самом деле всё будет так, как вчера говорила куму.
Всё будет так. Потому что нельзя иначе. Замуж за шейха, Нью-Йорк, покорённый Машкой.
