Величайший
Я ведь шут, городской зазывала, придворный паж,
про таких говорят «стороной обходи, не трожь» –
и идут ко мне снова, гонимые сотней жажд,
и идут ко мне вновь, как под пулю или под нож.
Я ведь шут, городской зазывала, придворный паж,
про таких говорят «стороной обходи, не трожь» –
и идут ко мне снова, гонимые сотней жажд,
и идут ко мне вновь, как под пулю или под нож.
да, я шагну в эту пропасть
да, я готов
ровно настолько, насколько вообще возможно
жизнь вереницей из пробок да блокпостов
Это ведь одному тебе
Нет, не читай при них
Не давай им ни повода всуе нас поминать
В переплёте страниц, в корешках и в сюжетах книг не давай никому разгадать настоящих нас
дважды - не бегать. таков мой железный принцип.
ни за людьми, ни за чашкой с остывшим чаем.
я обращаюсь ко всем утомленным «принцам»
и признаюсь, что влюбляюсь без отпечатков
вряд ли нас когда-нибудь здесь простят - «оправдать» не в принципах здешних псов. здесь у нас безмолвие в новостях, здесь все двери заперты на засов. у меня лимит на остатки слов, больше десяти не произнесешь. да и что с них толку, что с них возьм...
Я - незрячая полночь, туман, дурман, я смотрю тебе в ворот, а не в глаза.
Если раньше плескалась в глазах вина, то теперь - только холода бирюза.
У меня теперь сила течет в крови, мою горькую преданность в ней храня.
Это все не о бо...
Тем, кто давно уже сдался, весь белый свет
кажется будто сошедшимся острым клином.
Все это модный и пафосный чей-то бред:
вечно ходить и бояться удара в спину.
ну как ты там?
сними свои замки.
дай я коснусь хоть раз твоей руки,
вцеплюсь - и оттащу тебя от края,
Человек человеку есть свет, и фонарь, и щель
между сердцем и миром - чуть шире замочных скважин.
Я тебе повторяю: средь сотен чужих вещей
есть лишь каждый из нас.
Я затеряюсь - неслышна, неотличима
Средь многолюдных толп.
Это диагноз. Запишешь? Сверх-приручимость.
Нет мне сигнала «стоп».
ладно-ладно, мой свет.
мы не будем сейчас об этом.
расскажи мне теперь, как на море крепчает лед,
и о том, что никто не узнает, когда умрет,