Анна Ефимова

Джонатан, как будешь падать, смотри наверх.
Разгляди края облаков, блики солнца на соснах.
Доставай из глубин своих детский спрятанный смех.
Даже если ты падаешь, знай, смеяться не поздно.

А счастья, что было с пригоршню, показалось ей мало…
И завернув его в цветную косынку, она побежала.
По лугам бежала, по полю, взбиралась на хОлмы.
И ноги босые ей целовали зеленые волны.

В Джорджии, Мэгги, время плавится медленно.
Океан безутешен и, знаешь, здесь очень ветрено.
Твои письма читать – для меня это, милая, роскошь.
Только ветер бьет по щекам … за тебя… и наотмашь.

Она пришла ко мне ночью, толстая и чернокожая.
Сказала, что времени мало. Ровно один сон.
И что она мне поможет забыть мозольное прошлое.
И научит меня с океаном дышать в унисон.

Он ее рисовал. Смешную в немодном платье.
Прорисовывал кистью каждую завитушку.
И ему почему-то очень хотелось заплакать.
Вот же счастье какое - ее рисовать веснушки!
Она говорила: "Рисуй, я на все согласна!"

Было бы славно, если бы он оказался доктором.
И звали его бы, к примеру, мистером Нортоном...
Он уверенным шагом вошел бы ко мне в эту дверь.
И сказал бы: "Милая девочка, главное - верь!"

А графин был так стар, с легкой насмешливой трещиной.
Расхотелось ей пить из него - вода слишком пресная.
Позабылся вкус у любви, белым платьем обещанный.
Невозможно стало смотреть в глаза его честные.

И стоит она, простодушная,
руки пахнут листом
смородины.
Теребит подол платья, слушает,

Она поставила перед собой такую задачу:
Во что бы ни стало, полюбить нелюбимого нужно.
Чтобы свет от торшера казался в комнате ярче…
От тусклого света ей было тревожно и душно.

А в тундре пахнет мхом и старой хвоей.
И на бруснике запах осени замешан.
Полярный мир спокоен и безбрежен.
По тундре той бродили вместе двое.
Вдыхая грудью запах недр горелый,

Шел семьдесят первый...Мы снимали квартирку на Уолл-стрит.
Мы любили курить и слушать пластинки Джона Колтрейна.
Она немного смешная, но я был рад, что она со мной спит.
Я старался побольше подлить ей в бокал сухого портвейна.