Нотр-Дам
только ленивый теперь не напишет про Нотр-Дам,
как обгорали балки, вздымалось пламя.
как было больно парижским смотреть глазам
на красного монстра, съедавшего древний камень.
только ленивый теперь не напишет про Нотр-Дам,
как обгорали балки, вздымалось пламя.
как было больно парижским смотреть глазам
на красного монстра, съедавшего древний камень.
Детские ручки хватали огонь и дым,
Взрослых ручонки тянулись к большим деньгам.
Есть на Земле недостаток живой воды,
Жаль, что в избытке бывает всегда огня.
Я люблю тебя слишком сильно, — слишком жадно, опустошающе, —
и моя ль вина, что наш Сидней эвкалиптовым стал пожарищем,
что начало — конца начало, а слова все — одна полемика
Ты из тех, кто, едва причалив, напрочь всех изведёт эндем...
В одном доме с двумя дверями,
Жили три собаки - с четырьмя ногами:
С пяти до шести утра шли на прогулку,
Семь дней в неделю по переулку.
Удел одних – схватиться за перо, когда прихватит жёстко где-то слева
Безумство разыгравшихся костров. Развейте дым, танцующий на нервах!
Удел других – повесить вновь медаль (как шар на ель) на министерский китель:
Погашена турецкая ...
Любовью, что любовью не была,
А чем была, увы, не знаю даже,
Я душу выжег начисто, дотла.
Душа покрыта копотью и сажей.
Воспаленное солнце не может открыть глаза.
И висит в небесах бесполезным большим мячом.
Ни сыграть, ни согреть. Темно-серая полоса
Не даёт прикоснуться к земле ни одним лучом.
Ангел спустился на Землю
Не издав единого звука
- Подлости я не приемлю,
А жизнь человечества мука.
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Я уже совсем вырос большой,
А в душе у тому ж еще герой,
Но о смелости моей никто не знает -
Показать её все случай мне мешает.
Эпоха пламенна – мигрантов
Ищи, всегда
Халатность их здесь виновата.
Где тень стыда,
Смеркается вечер весенний
Сизою дымкой, что затмила
Собой небеса, что синими были
в полдень, что капелью стучал