Кто говорил, что мира в мире нет, тот был не столько прав, сколь откровенен.
О Боже, не читавшие газет воистину Тобой благословенны.
Грибы из леса сушат для зимы, растят детей, живут под чистым небом.
Лишь отголосок дальней
кутерьмы занозит слух, когда идут за хлебом,
Когда при встрече кто-то скажет: «Слышь...», — и город назовет, что разбомбили.
Разрушен мир нагретых солнцем крыш, подъездов, поездов, автомобилей.
И погибают люди, мой малыш, которые там просто, тихо жили.
Они варили кофе по утрам и целовались вечером в прихожей.
Их жизнь была во многом
нехитра и так была на здешнюю похожа.
Там тоже набирали смс, ключи теряли, клеили обои.
И тоже, может быть, ходили в лес! И эта жизнь вдруг стала полем боя.
Любой из нас воспитан был на том, что бойня на земле не повторится.
И алым, нет, не знаменем, — бинтом, и еле слышным стоном: «Пить, сестрица...»
Ведь нам клялись: война не ступит в дом. Но смерть нам не мерещится. Не снится.
Мне жаль, что ты рожден среди беды, что зрела до поры, таясь от света,
И ты среди познавших горький дым кровавого, обугленного лета.
Мне жаль, но я кусаю карандаш, вымаливаю отклики и встречи
И, как земная женщина, пью чай и утешаюсь тем, что время лечит.
Всего сильнее жаль того, что ты не мог родиться здесь, рожден быть мною.
Беречь от грязи детские мечты, любимой быть, как быть самой собою —
Все смыслы вдохов-выдохов просты.
Пусть ты увидишь мир без слез
и боли.
