В небе шелест, в небе свист,
баю-бай, ложись, ложииииись!
Заворкуют пули,
чтобы мы уснули.
Всю семью в одной могиле
здесь вчера похоронили:
комья взорванной земли —
всё, что мы от них нашли.
В наши хаты год шестой
смерть заходит на постой,
сеет мины вдоль обочин.
В огороде мёртвый кочет.
Спи в канаве, спи в траншее
с медным крестиком на шее.
Рухнул храм под Рождество,
дым, и больше ничего,
только в небе вороны
во четыре стороны.
Ляжешь в подпол, между банок.
Спит под боком кот-подранок.
Смотрят звёзды из-за туч,
сеют фосфор бел, горюч,
и висит над серой зоной
пепел — саван невесомый.
Бьётся, бьётся колокол
над горящей Горловкой
смертным боем: баю-бай,
головы не подымай.
Рядом с дочкой спит Кристина.
Вой, не вой над гробом сына:
от осколков поутру
он закрыл спиной сестру,
наклонившись над коляской.
Спи, мой мальчик, смежив глазки.
Мы под Зуевкой на пляже
на песок горячий ляжем.
Под крылом мелькнувшей “сушки”
спят убитые игрушки.
Сын крестьянский, внук шахтёрский,
в обожжённом Углегорске
спи с оторванной рукой.
Со святыми упокой.
В школе “Град” повыбил стёкла,
и тетрадь в крови намокла.
Жерла гаубиц глядят
в детский парк
и детский сад.
Шесть часов из-под завала
люди Глеба доставали.
Ваня тихо скажет папе
напоследок: мне поспать бы…
Засыпай в бинтах и вате
на столе, а не в кровати.
Спи-усни, не плачь, не плачь,
даже если плачет врач.
Вечный сон на лицах детских:
спят в Луганске, спят в Донецке.
И над плитами аллеи
ветви крыльями белеют:
сон как средство обороны
против боли, против стона.
Снег ложится, баю-бай.
Спи, мой ангел. Не вставай.
