Это «не мое», во всяком случае – это не «сочинительство». Очень вольный перевод венгерских, хорватских и латинских источников о двухмесячном эпизоде в почти трехвековой войне с Османской империей.
Тот случай, когда «не мог не написать» – для исследований, пусть даже дилетантских, нужна холодная голова, а эмоции зашкаливали. Надо ли было публиковать? Можно ли? Если кого-то тоже заденет тема – ну вдруг? –значит, можно, и значит, было надо.
Имена даны в венгерском и, если есть, хорватском написании.
Török Bálint. Yedikule, A.D. 154...
Снова и снова, снова и снова
Татем в ночи подбирается грусть.
Зря я не вызубрил книгу Иова –
Мог бы читать сам себе наизусть.
Снова и снова, снова и снова,
Снятся Дунай и степные цветы.
Просит душа христианского слова –
Лучше родного, но можно латынь...
То ли сосед мой сегодня не в духе,
То ли уже на дороге в Эдем.
Ну не листать же Коран с голодухи;
Больше ни строчки не сыщешь нигде.
Снова и снова – закрытые двери,
Цепь тяжелеет, и ломит плечо.
Господи, если награда – по вере,
Дай умереть в Сигетваре, с мечом!
Я не Иов со слезою во взоре –
Истина эта проста и груба –
Нет, я покорностью не опозорю
Блеск и лазурь родового герба.
Ангел трубит, содрогнулись основы,
Ставки растут, продолжается спор.
Снова и снова, снова и снова
Колкие блики швыряет Босфор.
Marton-хронист. Szigetvár, 21 szept. 1566
(Исторический прототип мной не вычислен. Источник – худ.лит.: Хуньяди Йозеф, «Капитан синих гор»)
Каково быть Самсоном, побритым под ноль,
Одиссеем, привязанным к мачте?..
Как сказать, что друзьям ни к чему наша боль,
Как сказать по-хорватски «Поплачьте»?
Каково раз за разом быть втоптанным в грязь,
Не умея вставать на колени?
По-венгерски шутя, по-немецки молясь,
На латыни – просить подкреплений?..
Как назвать, чтоб до самых печенок дошло
Тех, при штабе, не слышащих зова?
Помянув вавилонских строителей зло,
Вспоминаю турецкое слово...
Сера пала с небес, стало горьким вино,
И железом засеяны пашни.
Но и богу смешать языки не дано
Здесь, у рухнувшей Греческой башни.
Каково бессловесному зверю в силке?
В силу Слова по-прежнему веря –
Как сказать «отомстим» на родном языке,
Если месть не отменит потери?
Kecskés Gyorgy, Szigetvár, 29 aug. 1566
Раздвинь облака, загляни в наши лица!
Скажи нам всю правду, от этого легче…
Я знаю: стрелять – это способ молиться,
Хоть душу такая молитва не лечит.
Я грешен и слаб, но кому заступиться
За плачущих женщин, за пленных в Стамбуле?
Псалтирь мой – присяга, алтарь мой – бойница.
Я знаю, куда попадут мои пули.
Пока мне глаза не закроют рогожей,
Пока не закончится порох в подвале,
Я буду просить о возмездии, Боже!
Ты – знаешь... Тебя самого предавали.
Я знаю, что в жизни чудес не бывает,
Что здесь не останется камня на камне...
Скажи, а для тех, кто всю жизнь убивает,
За гробом – сражение длится веками?..
Kerecsényi Lászlo, Gyula, szept. 1566
...Он пьет, не пьянея, четвертые сутки;
Провел перекличку всех демонов ада.
Позора не выдержать в трезвом рассудке.
– Уходим?
– Уходим.
– Так надо?
– Так надо.
Подписан приказ, и расплавленным воском
Замаран твой перстень, сиявший так гордо...
И город открыт перед вражеским войском.
И даже не плюнешь предателю в морду!
А голос надежды обманчиво ласков:
"Что толку стране от убитых героев?!
Даст бог – мы вернемся, без паники, Ласло!
И лев уступил бы осиному рою..."
Он продал бы душу, и сверху добавил,
За дюжину пушек и тысячу ружей...
Когда за спиной малолетки да бабы –
Уходим, уходим... чтоб не было хуже.
Щербатые стены не сдержат удара.
Злорадство с презрением в лунном оскале...
Он принял бы пулю, как царский подарок.
Но глупые пули других отыскали.
Империя снова о нас позабыла.
Господь им судья... Доживем – не забуду!..
– Уходим?
– Уходим.
И сердце заныло,
Почти как при вести о взятии Буды.
Кувшин опустел и наполнился снова,
Да, видно, напиток ни к черту не годен:
Разит – рикошетом – всего только слово:
«Уходим – уходим – уходим – уходим...»
Alapi Gáspár / Gašpar Alapić. Szigetvár, 6 szept. 1566
При лунном свете белым, как сметана,
Становится пороховой туман.
И словно руки мертвого султана,
Ночной озноб ползет под доломан.
Я часовых бужу – и не ругаю:
Усталость валит с ног сильней вина.
А утром грянет пушка, и другая,
И новый штурм нахлынет, как волна...
А эти – молодцом, и даже шутят,
Уже почти забыт вчерашний бой.
Но кто-то захлебнется в лунной жути,
Как будто их мертвец позвал с собой.
Не вовремя его сразила старость,
Пораньше бы могла на пару лет.
Противник умер, ненависть осталась –
Просить пощады просто смысла нет.
Я сам должно быть, умер – даже странно,
Как ухитряюсь с лестниц не упасть.
И шарят руки мертвого султана,
Еще кого-то норовят украсть.
Juranics Lorinc / Lovro Juranić. Szigetvár, 7 szept. 1566
Мне не драться, мне только указывать путь –
На полкорпуса сзади, по левую руку.
Ты меня прикрываешь от сабель и пуль,
Как не дал бы упасть годовалому внуку.
Капитан, объясни, ну на кой мне сдались
Жизнь и слава взаймы, и притом без отдачи?
Разве мы не под этим вот небом клялись
Победить или пасть? Разве можно иначе?
– Осторожно: стрелки!
Нарушаю приказ.
(Бог свидетель, я вовсе не рвался в герои).
Пистолет. И второй. Пригодились хоть раз.
Попадаю в обоих. Успею. Прикрою.
Не поспоришь, ты прав: замок все же не сдан.
Это бой, а не бегство. Хоть кто-то спасется.
Даже в пекло пойду за тобой, капитан, –
Если оба увидим вечернее солнце.
Окружают. Не время витать в облаках.
Шаг за шагом клинки расчищают дорогу;
А потрепанный флаг, да в умелых руках –
Неудобней копья, но совсем ненамного!
– Кровь?
– Чужая.
...Чуть сзади, у правой руки.
Так им! Прямо к Аллаху из первого ряда!
Лишь прорваться за мост – и уйдем в тростники,
И пускай они попусту тратят заряды!..
Через годы признаюсь, тебе одному,
Как едва не поддался тоске и досаде.
– Капитан?!
Не молчи!..
Объясни, почему
Знаменосцы всегда на полкорпуса сзади?!..
Zrínyi Miklós / Nikola Šubić Zrinski
Где-то в облаках лопнула струна.
Ангелы небес крыльями махнули...
Змейками вползла в кудри седина,
А в ребро – не бес: две слепые пули.
Как легко лететь сквозь ружейный залп!
Знаю – это смерть. Знаю – не пробиться.
Целых пять минут – чтоб открыть глаза
И последний раз по уши влюбиться.
Тростники, леса, пастбища, поля –
Вечно бы смотрел, и не насмотреться.
Смех твоих ручьев – звонче хрусталя.
Вовсе не от ран замирает сердце!
След осенних слёз на твоих щеках:
Сорок долгих лет длятся испытанья.
С кровью на руках, в праздничных шелках
Я иду к тебе, словно на свиданье.
Нежная моя, стойкая моя,
Дай тебя обнять.
...........
Orsics István. Szigetvár, 7 szept. 1566
Что именно он поджег пороховой склад в качестве «последнего привета» – одна из версий легенды; турецкие источники вообще не упоминают взрыва. Попал в плен, дальше – неизвестность.
Нам нечего терять. Не отсидеться.
Пожар и смерть заходят без ключа.
Я сам не видел, но почуял сердцем:
Мой капитан не выпустил меча.
Когда мой пистолет впустую щелкнет,
Я вдруг услышу, сквозь чужую речь:
«Христос учил – подставь другую щеку.
Но также говорил – не мир, но меч.»
Подставлю. Буду врать. Ухмылку спрячу.
Пока хоть кто-то жив – не кончен спор.
Я не был там, но знаю сердцем зрячим,
Где капитан назначил общий сбор.
Нас встретит войско в алом и зеленом,
И Габриэль слезу тайком утрет,
И Петр-святой с почтительным поклоном
Ключом Сигета двери отопрет.
А там – предгорья, где щебечут птицы,
Пасутся табуны, цветет тимьян...
Не отсидеться.
Нечем защититься.
Но порох сух, а враг победой пьян.
Zrínyi Gyorgy / Juraj Zrinski Csáktornya / Čakovec, nov. 1566
Разверзлись хляби, все дороги в кашу.
И я, и лошадь – по уши в грязи.
Стервятники не сеют и не пашут.
Небесным птицам голод не грозит.
К весне земля свои залечит раны,
А до людей Творцу и дела нет.
Домой уходит войско Сулеймана.
И снова заселяется Сигет.
Проклятье мне, что был послушным сыном
И не посмел приказом пренебречь!
Но вы где были, ангельские силы?
Наверно, тоже охраняли Беч?..
Ни помощи, ни чуда. Ни отмщенья.
Как ни молись, пуста Его ладонь.
Не стоит утешать меня, священник:
Ведь стыд – не дым... не греческий огонь.
Я не был там.
Я крепко сплю ночами.
Мне восемнадцать.
Жизнь берет свое.
За старшего в роду.
Не до печали.
Вот только дождь... и это воронье!..
Cserenko Ferenc / Franjo Črnko, Csáktornya/ Čakovec, nov. 1566
СВИДЕТЕЛЬ. Этим, в общем-то, все сказано.
Что помню – напишу, как Вы велите,
Ни словом, ни полсловом не приврав.
В свой час Вы тоже станете великим.
А я
привыкну
говорить Вам
«Граф».
...
– Постойте, ваша светлость! Там опасно!
– Мне что – зарыться в пепел в очаге?!
(С трудом, но удержался от соблазна
Дать оплеуху верному слуге.)
...
Весь день в седле. Вечерняя поверка.
Беседа с пленным... Дома он другой:
– Не плачь по волосам, дружище Ферко!
И чтоб без шлема в город – ни ногой!
...
Он ждет гонцов. Клянет сухое лето.
Все чаще ищет крестик на груди.
– Вздремнуть бы вам...
Придвинул пистолеты.
– Кончай скулить. Почисть и заряди.
...
– Какое сентября у нас?
– Седьмое.
– Итак, султан не выиграл войну.
Даст бог, сынок – прорвемся! Кровью смоем
С лица страны турецкую луну!
А пушки в стену бьют, как адский молот.
Пожар – и ни дождинки, как назло.
– Стакан вина?
– Глоток.
(Уже не молод.
Поблажка телу, чтоб не подвело.)
...
Он не подарок, граф Никола Шубич.
Молись, мулла! Бледнеет горизонт.
На мост, на смерть (на жизнь – чем черт не шутит?)
Выходит поредевший гарнизон.
КОНТЕКСТ
Имена и названия даны латиницей для облегчения поисков, в двух вариантах, где они имеются. В венгерском алфавите означает очень мягкое «д», «cs» – «ч», и весьма непривычно: «s» – «ш», «sz» – «c».
Гласный «ö» звучит как «ё» в Кёльн (а не как в «ёлка»). Хорватское Č соответствует Ч в кириллице, Š – Ш, а С – букве Ц.
В сентябре 1520 г. на трон Порты сел Сулейман I – «Законник» или «Великолепный», хотя «Завоеватель» было б точней. Меньше года понадобилось, чтобы собрать армию и взять Нандофехервар (он же Белград). Пять лет спустя, 29 августа 1526 г., произошла битва под Мохачем, трагичная для Венгрии и по потерям, и по последствиям: кусок территории оказался под властью османов, а два выбранных по всем правилам короля, Фердинанд I и трансильванский воевода Szapolyai János, долго делили остальное.
Для Тёрёка Балинта осада Белграда стала боевым крещением, а под Мохачем он был телохранителем Лайоша II (наряду с Kállay János и Ráskay Gáspár). Потом служил Запольи, а после его вдове Изабелле. 29 (опять!) августа 1541 г. он сопровождал королеву с маленьким сыном в ставку Сулеймана, пришедшего «защитить права» Яноша Жигмунда Запольи. Отказался от весьма «жирного» предложения – принять мусульманство и стать пашой Буды, захвачен (какая такая дипломатическая неприкосновенность?!), и только в 1550 г. смерть освободила его из плена. А армия султана без боя вошла в Буду...
Керечини Ласло и Зрини Миклош защищали Вену в 1529 г. Может, даже встречались там – я не нашел упоминаний. В 1566 Керечиньи был комендантом крепости Дюла (девять недель в осаде, при более чем десятикратном численном превосходстве противника – это не абсолютный рекорд, но очень долго); Зрини защищал Сигетвар (36 дней, при еще худшем раскладе). Имперские войска стояли около города Györ, –неделя для конницы, даже с обозом – но осажденные
крепости так и не дождались помощи.
Обидно: шанс выстоять был. В 1532 г. маленький Кёсег затормозил наступление на Вену, и осаду сняли как раз из-за приближения австрийской армии; в 1552 османы ни с чем ушли от стен Эгера; Дюла выдержала удар в 1556. Керечини и его преемник Марк Хорват получили баронские титулы за оборону Сигетвара в 1554-1556 гг.
В 1566 г. султан Сулейман, уже старый и очень больной, сам повел армию в последний свой поход. Эта часть истории стала популярна после турецкого сериала «Великолепный век», со всеми вытекающими из популярности последствиями ;)
Граф Зрини пережил султана на два дня*.
Керечини договорился с осаждающими, что горожанам и остатку гарнизона Дюлы (около 400 солдат) позволят уйти. «Общество», разумеется, тут же осудило «предателя». Фольклорное предание справедливее: турки пощадили их на условии, что сам капитан сдастся на милость Ибрагиму-паше. И Керечини подставляет руки под кандалы, зная, что будет казнен...
Алапи Гашпар – еще более неоднозначная персона. Вице-капитан Сигетвара. Уцелел, попал в плен, отпущен за выкуп, выбран баном Хорватии; «прославился», жестоко подавляя крестьянский бунт...
Зато Дёрдя, Юрая, сына Зрини Миклоша и Катарины Франкопан, не в чем упрекнуть. Поспособствовал организации первой на севере Хорватии типографии, дал Чаковцу права вольного города, брался за оружие, когда это было неизбежно; в свой срок продолжил род...
Кечкиш Дёрдь – вероятно, потомственный военный. В справочнике Magyarorság családai упоминается Kecskés Pál, командир крепости Варош, но без указания степени родства. В пьесе Моравца Левенте (исторически достоверной, насколько вообще возможно для пьесы) Дёрдь – хорват по матери и венгр по отцу. Привез в Сигет послание от имперского штаба, и выбрал – остаться...
Книга Черенко Ференца, Historia Sigethi totius Sclavoniae fortissimi propugnaculi, написана по просьбе Дёрдя Зрини (напечатана в 1568), и является не самым непредвзятым, зато самым полным описанием осады: Ференц, в качестве дворецкого графа Зрини, видел и знал много больше остальных.
-----------------------------------------------
* 5 и 7 сентября, в других источниках – 6 и 8, необъяснимый сдвиг.
