Друг мой, Питер
Смоет боль былых печалей
Дождь, свидетелем событий
Стынет город у причала —
Бург мой, Питер.
Смоет боль былых печалей
Дождь, свидетелем событий
Стынет город у причала —
Бург мой, Питер.
Где-то
в огромном городе N,
где в ожидании перемен
замкнуты судьбы сводами стен,
Ободрав горбушечные корки
С огрубевших раненых колен,
Темперную кисть проводит Хорхе
По холсту бумажно-белых стен.
Избыточны короткие споры, уговор и свист,
закрываем дверь, наплывает вечер — бесконечный,
навязчивый, в сериалах повторяющийся артист —
и лицом, и гнусавым занудством вульгарной речи.
Кораблю приказано причалить в гавань бесконечного простоя,
Там спокойно, там благоустроят
И надраят палубы до блеска.
Якорь сбросит цепи и от соли побелеет, как скелет акулы,
(куплеты с припевом)
Мир устроен бессовестно, совам известно,
Потому полусонным котам в унисон
Подвываю я лёжа и сидя отвесно,
Ханна-Мария возьмёт табуретку-стол,
Накроет цветным платком, пододвинет кресло,
Усядутся рядом кукла, мартышка, слон —
Гостям полагается лучшее в доме место.
В 1874 году на неофициальной выставке «Салон Отверженных» картина Клода Моне стала открытием нового стиля, имя которому дали возмущённые критики — «Impression» («Впечатление»).
Он спешит за лучами следом,
Где разбужен причал рассветом,
Отражаясь в зеркале имперском*,
Крестик чёрный, будто на весу,
Вниз скользит движением нерезким —
Ищет ветви в каменном лесу.
Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё — суета и томление духа!
(Из Книги Экклезиаста, гл. 1)
От Саула отмщения ждать не хочу, не буду,
Все запреты поправ, озаряю свечою мрак,
Ну, как тебе явь —
ноябрь?
Шуба из шкафа
лапой
(Светлой памяти К. Г.)
Приходит ангел во сне неслышно,
Простой листочек в его ладони:
Запомни имя — слова излишни,