Мощные горячие струи шипели и бурлили в волосах, массируя плечи и спину. Стекающая по телу вода обволакивала и согревала, понемногу пробуждая её.
— Вот это напор, какая прелесть! Не то, что дома.
Зажав между бёдрами серебристый, извергающийся душевой рожок, она выбрала из разноцветного ряда одноразовых тюбиков с шампунем самый красивый; открутив крышечку, надавила и — Ппык! — выстрелила вязким, молочно-перламутровым содержимым себе на волосы; мурлыча под нос, начала взбивать в густых, каштановых локонах воздушные, пенистые облака. Прикосновения бегающих кончиков пальцев к коже доставляли ей чувственное удовольствие.
Смыв ароматную ванильную пену, она завела мокрые пряди назад. Кончики волос приятно защекотали поясницу. Взяв другой тюбик — выдавила на плоский живот золотистый гель. Тягучие струйки поползли по шелковой коже вниз, на белый, чисто выбритый треугольник лобка. Подхватив их ладонями, она стала намыливаться, оглаживая стройные ноги, руки, точёную шею и грудь.
Повторно смыв пену, на этот раз абрикосовую, она ещё долго не могла заставить себя выйти из-под живительных струй, испытывая райское блаженство в горячей водяной пелене.
— Как же ей хорошо! Ну, всё… всё, пора — взяв с полочки отутюженное, пахнущее свежестью, полотенце, она развернула его и накинула себе на голову. Мягкая махра облегла влажную, разрумянившуюся кожу, укрыв её спереди до вогнутой воронки пупка, а сзади — до упруго-крутых выступов ягодиц.
Растерев волосы и тело, она шагнула на коврик; слегка расставив ноги, провела между них полотенцем и, нагнувшись, промокнула капельки с голеней.
Зажужжал фен. Закончив, она вытерла запотевшее зеркало и несколько минут рассматривала своё отражение.
— И что он в ней нашёл? Не красавица же она. Хотя… — Рост? — В старших классах цаплей дразнили; да и сейчас, на групповых фото, что бы не выделяться, приходится колени подгибать. — Ноги? — На неё какие джинсы не примерь, все коротки. — Бёдра? — Узкие. Ну, живот, талия, попа — тут всё в порядке. — Грудь? — Девчонки утверждают, что всем мужчинам нравится большая; размер четвёртый, пятый. У неё — второй — Ну и что! Он говорит, что у неё — самая красивая. — Она слегка ущипнула себя за острый, тёмно-коричневый сосок и покрутила его. Нескольких движений было достаточно, что бы грудь, покрывшись мурашками, налилась волнующей твёрдостью — Волосы, это да! — её гордость; с детства растит.— Лицо? — Лицо, как лицо, даже прыщи иногда бывают.
Толстый, до пят, халат заботливо укутал её чистое, тёплое тело.
— Отчего же ей так хорошо?! Отчего, как никогда, так поёт её душа?! От всего этого комфорта? Да нет, конечно! Он сделал ей предложение!
Оставив дверь в ванную приоткрытой, что бы немножечко света проникало в залитый темнотой номер, она прошла к кровати.
Мерно посапывая, он лежал на спине, разметав руки. Сползшее большей частью на пол одеяло почти не прикрывало его смуглое, волосатое тело. Подняв невесомое, пуховое одеяло — Не то, что ватное, домашнее — она, встряхнув, расправила его; заботливо, как делала в детстве мама, накрыла спящего и подоткнула краешки с боков.
Первым делом она собрала его скомканную, раскиданную по всему номеру одежду; развесила на вешалках брюки, пиджак, рубашку и галстук; вывернув носки и сложив пополам трусы, положила их на кресле у зашторенного окна; тихонько сняв со стола пустые бутылки, аккуратно, что бы не зазвенели, поставила их в мусорное ведро. Туда же отправилась мандариновая кожура, смятые коробочки из под пирожных, шоколадные и конфетные обёртки.
— Какой же он у неё мачо. По сравнению с теми двумя мальчиками, с которыми у неё было это, он просто супер. Он столько знает. Он делает это так, что она даже и представить себе не могла, что такое бывает. Вспомнив, она улыбнулась, чувствуя, как тёплые волны разливаются по паху и приливают к груди — Нет, нет, надо остановиться, не сейчас.
— Так, а где же её трусики? — Ах, вот они, завалились между креслом и прикроватной тумбочкой. — А лифчик? Х-м-м… куда же он запропастился? — Ой, как это он туда попал? Свисает с торшера. — А вон, под столом — колготки.
Со вздохом расставшись с тёплым халатом, она, оставшись нагишом, тут же начала покрываться гусиной кожей — Холодно! — быстро надев, расправила сзади и спереди трусики и, вся дрожа, спешно начала натягивать неприятные синтетические колготки.
Дальше — теплее: юбка, блузка с нарядным бантом, жилетка, сапожки, пальто.
— Ах, да, телефон! — в сумерках засветился экран.
— Фу-у-у! Пропущенных вызовов нет! Значит, мама поверила, что она засиделась с конспектами у Лены и осталась у неё ночевать. Половина седьмого. Она точно помнит, что когда ночью последний раз выходила из душа, было около четырёх. Получается, она спала меньше трёх часов? Ну и что — на парах отоспится. Как вообще можно спать, когда у неё такое счастье!
Так, сейчас домой. Надо собрать дорожную сумку — она сдаст её в универовский гардероб. Рюкзачок с институтскими прибамбасами после учёбы заберёт Леночка. И… надо открыться и объяснить всё маме. Но как? Ладно, пока будет добираться до дома, подумает, как ей это преподнести.
Нежно чмокнув спящего в щёчку, она, с трудом открыв тугую дверь, пошла, неслышно ступая, по ковролину извилистого гостиничного коридора к лифтовому холлу.
***
Доехав до конечной станции метро и успев, в последний момент, заскочить в отъезжающую маршрутку, она, проехав несколько кварталов, вышла у своей родной, покрытой паутиной трещин, шестнадцатиэтажки.
В плохо пахнущем подъезде стояла полутьма. Кто-то как обычно, выкрутил лампочку. Около забитых битком почтовых ящиков, на полу, валялась груда разноцветных рекламных буклетов, листовок и газет. В вечном противостоянии между жильцами, которые устав очищать их от бумажного хлама, валили всё прямо на пол, и разносчиками, неутомимо заполняющими их снова и снова — явно побеждали последние. Расписанная ручками и баллончиками, облепленная жвачками, кабина лифта, со скрипом поползла вверх. Пахло мочой. Она не раз задавалась мыслью:
— Интересно, это люди писают или собаки?
В квартире никого не было. Посмотрев на настенные часы, она поняла, что разминулась с мамой буквально на несколько минут. — Да, у них на работе строго. Опаздывать нельзя.
— А может и к лучшему, не надо объясняться. Хотя… исчезнуть просто так на три дня она конечно не может. У них будет … — у неё закружилась голова — она даже не могла себе представить, как и что у них будет. — Позвонить по телефону? — Нет, боязно — Написать по whats up? — Нет-нет, разволнуется, ещё додумается примчаться в универ — Вот! Она напишет ей обычное письмо и оставит на кухонном столике. Когда мама, вернувшись с работы, прочтёт его, их самолёт будет уже на седьмом небе. А там — будь, что будет.
Достав из институтского рюкзачка тетрадь, она вырвала листок.
— Надо подумать… как бы покороче и попонятнее.
В задумчивости, она включила в прихожей свет и подошла к зеркалу…взяв карандаш, неспешно подвела брови… открыв колпачок, неторопливо накрасила губы.
— Может достать из сумочки духи? Это его подарок. За две недели и пять дней их знакомства он, кроме духов, подарил ей комплект нижнего белья, дорогущие чулки и набор украшений: кольцо, серьги и цепочку с кулоном. Правда она не знает, из чего они сделаны. Да какая разница!
Сверху, из неработающего радио, полились волшебные, нежные звуки вальса. Сев за кухонный столик, она принялась торопливо писать, высунув от усердия кончик языка:
Здравствуй, мама!
Ты только не волнуйся. Я полюбила. Он – Аполлон. Ему тридцать пять. У него свой бизнес, костюмы от Армани и чёрный BMW с личным водителем. Мы познакомились давно, больше трёх месяцев назад.
Вчера он сделал мне предложение; предложил на выходные слетать с ним в Черногорию. У него там собственный дом на море. Я согласилась. Мы улетаем сегодня вечером. Он заберёт меня из универа. Возвращаемся обратно в ночь, с воскресения на понедельник. Ты не переживай, он обещал вызвать мне от аэропорта до дома такси.
Да, у него есть жена. Она сейчас, вместе с их тремя детьми, отдыхает на Кипре; вернётся через две недели. Но ты не думай! Он говорит, что любит только меня и всё устроит.
Мамочка, я такая счастливая!
Целую!
Твоя, единственная и ненаглядная, N…
Облегчённо выдохнув, она положила листок на центре стола и, дурашливо, подпрыгивая молоденькой козочкой, понеслась в свою комнату собирать вещи.
