Квартира пустая, ты открываешь дверь, будто книгу листаешь, пакеты на пол, внутри гречка, в кармане монеты, звенят, а ты в пальцах перебираешь моменты. Свечерело, тускло горит лампа накаливания, звёздочки пляшут в стакане, не устаканиваясь, вперемешку с чаинками, выпавшими из пачки с принцессой Гитой. Ты знаешь, не первый день уставшая и разбитая.
Ещё полчаса и в замочной скважине ключи заскрипят зубами, вот оно, счастье безбашенное, как боец вылезший на татами. Сынуля с ранцем, не ранцем уже, а полупустым рюкзаком, он давно как в карцер приходит в родимый дом, а за спиной у него нет учебников, только тетрадки и снюса пачка, ты давно уже отыскала под кроватью его заначку.
Через час заявится ещё одно явление Христа народу, слегка поддатое, задубелое, на диван рыбкой кинется сходу. Младшую, юную балерину, забирать самой, конечно, придётся, зарыться бы носом в потускневшую пелерину... Само не умрётся, разве что окно манит пустым провалом, подоконник покоцанный, да и кого ты, в общем, обманываешь.
Ты самоубийца меньше домохозяйки, да и даром полёта тебя Бог не миловал, а ты сама большим разводным когда-то закручивала эти гайки, пока дома нет твоего теперь уже не милого.
А послушают мать только горсть капусты и коробка риса, сколько бы не повторялась эпопея опять и опять, мать устала, её "всего лишь за тридцать" - почти чёртовы семьдесят пять.
