Повадился лесовик в табор ходить да мешаться.
Как закрутит цыган по лесу, так они никак по делам своим никуда доехать не могут.
И такая уж напасть пошла от этого лесовика, что хоть ложись да помирай.
А лесовик не унимается: и днем, и ночью в табор приходит.
В лаптях, в кафтане, в кушаке с кистями - чисто мужик, а шапка, как у казака.
Подойдет к цыганам и давай руками махать, мол, вон отсюда, мои это места.
Уж что только цыгане ему не предлагали.
- Давай сюда, иди к нам, - кричат, - мы тебе чаю нальем, свининкой покормим.
А лесовик отойдет назад, на пару шагов, и сделается выше берез.
Испугаются цыгане и бежать с этого места.
Долго бы это продолжалось, если бы не нашлась и на лесовика управа.
Была в этом таборе прекрасная цыганка.
Да будь она и уродливой, все равно бы слава о ней шла большая.
Так пела эта цыганка, что заслушаешься.
Будешь десять дней слушать - не надоест.
Как-то раз снова пришел лесовик, снова вырос выше деревьев и принялся цыган гонять по лесу.
Запрягли коней цыгане, и только собрались уезжать с проклятого места, как выходит эта цыганка-певунья и говорит цыганам.
- Распрягайте коней.
Попробую я лесовику песню спеть.
Глядишь, он от нас и отстанет.
Запела цыганка песню.
Прислушался лесовик и стал все ниже и ниже спускаться, пока не принял обычный человеческий вид.
Сел на пенек и слушает.
Но как только цыганка стала к нему приближаться, лесовик снова вскочил и снова поднялся выше берез.
Отойдет цыганка назад, и лесовик опять в нормальный человеческий рост входит.
Вроде как бы испугался лесовик цыганки, но в то же время настолько ему песни ее понравились, что с той поры перестал он табор по лесу гонять и цыганам этого табора в делах их больше не мешал.
Но лишь только наступит вечер, а лесовик уж тут как тут.
Сидит неподалеку от костра и песни слушает.
