/Удивительной и вечно любимой мадемуазель Эскарине, а также ее подругам, посвящается./
Ничего невозможно исправить. Штрихами замазки
Не отбелить бумагу, чтоб сызнова черным - по белому;
Сколько ни переписывай заново старую сказку,
Все закончится так, как кончается слово - пробелом,
А вчерашней газетой - искристый кулек с леденцами.
Вновь седая цыганка гадает прохожим на картах….
Хеппи-энды придумали люди с большими сердцами,
Но вся разница в том, что их раньше находят инфаркты.
Через тысячу книг и вокзалов злой тенью прокравшись,
Ртом беззубым старуха прошепчет тебе на романи:
«Ничего невозможно исправить в газете вчерашней.
Ничего, чаворАлэ!». В разверстой, зияющей ране
Больше жизни и красок, чем в черных убористых буквах,
Что испуганно жмутся к листу и друг к другу немножко,
Суетятся, ластятся, мурлычут и тычутся в руку:
«Ничего невозможно исправить… Никак невозможно».
День за днем нам платить и платить за чужие ошибки,
Точно так же, как кто-то безропотно платит за наши.
В переполненной чаше плывет лупоглазая рыбка
С золотой чешуей. Кверху брюхом, безжизненно, страшно.
Снежно-белая роза - для черной проказливой кошки
Лепестки под портретом роняет беззвучно и горько.
Но с картонки не тянется лапа поддеть их. Ведь больше
Ничего не исправить. И рыбку не выплеснуть в море,
Чтоб она уплыла: от цыганки, старухи с корытом,
Старика и рассказчика - в зев промысловой вселенной,
Чтобы черная кошка над миской склонилась, и сыто
Облизнувшись, зевнула и спать забралась на колени.
Знают кошки, собаки и дети, что Радуги нету:
Взрослым вечно охота пилюлю послаще и сказку.
Только белая роза печально стоит под портретом,
Неизвестно откуда и как угодившая в вазу…
17.12.19
