Печорин не прав: отчаяние лечится пулей в висок.
я гляжу в пистолетное дуло,
из него доносится голос: "оденься теплее, чтобы тебя не продуло".
голос родной,
но я сам отгородился стеной.
я - Берлин 1961 года,
я - Гуинплен с светлой душой, но улыбкой урода.
если верить Фалесу, всё есть вода и все мы превратимся в воду
через года.
я считаю века,
я мечтаю о городах,
где яблони цветут и зимой,
они пахнут Диором, твоими духами, тобой...
слышал, будто бы Цой жив. Но я не Виктор Цой
и даже просто не Виктор.
а значит, я мёртв.
у каждого внутри живёт свой Левитан, душевный диктор,
объявляющий о начале войны.
к двадцати не набрался ума, не скопил я сумы,
во всём сам виноват без вины,
без вина,
без тебя,
без любви,
"бес попутал" -
на кресте Христос прошептал,
засмеялся, захохотал,
смысл плакать тому, кому небеса суждены?
смысл плакать, если родные живы и нету ни голода, ни войны?
если яблони цветут хоть раз в год?
смысл жить, если ты идиот?
ответьте мне, Достоевский!
я могу написать море стихов, романов, даже дешёвые пьески,
но себя всё равно не найду.
но тебя всё равно не найду....
снова в бреду,
снова в аду,
снова в ряду,
наравне с Гумилёвым, Лермонтовым и Есениным, возведу пьедестал.
но, как маленький человечек Пушкина, действительно мал,
сложно быть меньше.
сложно быть.
сложно найти нужную рифму.
сложно создать хоть что-то действительно искреннее и стоящее,
когда сам ты ничтожество.
я множество
внутренних конфликтов возвожу в единицу стиха -
эта задача проста и легка,
но как возвести хоть во что-то собственный нуль?
виски снова выбриты в ожидании пуль.
отчаяние лечится только под дулом.
я слышу Диор,
ненавижу Диор,
ненавижу перец, войну и скульптуру,
ненавижу собственную стариковскую походку, сутулость,
ненавижу любовь!
люблю любовь...
мы все - лишь следы на песке,
цельные образы мира в скомканном ненужном куске
газеты "Правда" за славный тысяча девятьсот девяносто первый.
да, я не первый
и не последний,
кто, культивируя ненужные бредни,
искал утешения и признания.
когда-то писал, что ты моя мания,
что она моя мания,
верил, что всё это магия -
навсегда и навеки...
глупое слово,
как множественная форма в виде небезызвестного "человеки",
но мы не люди, а человеки.
и каждый ставит себе цели, паломничает в собственные духовные Мекки,
верит в победу, идёт к ней, не смыкая улыбку и веки,
а находит отчаяние, насмешки, лулзы и кеки.
увечные своим одиночеством, мы лечим отчаяние дулом.
да, дорогая, оденусь теплее, чтобы меня не продуло.
ведь это самое важное, когда на шее петля, а ноги уже оттолкнулись от стула
