Клочьями небо, как старый армяк, дождь обещали, вроде. На
остановке затертый аншлаг: "Кинотеатр Роди-на".
Первые капли, а я – без зонта, на улице Чернышевского.
Дождь начинается, как всегда - с движения человеческого:
кто-то еще успевает в толпу, под козырек остановочный,
мне – не втолкнуться, и я бегу к зданию заколоченному.
- Спасибо, дружище, спас от дождя! Вон как, рванул тоннами!
А ты торжественно так, меня: широким крыльцом с колоннами!
Вода барабанит в пустой стакан, брошенный на ступеньки, пластмассовый,
Бро-шен-ный – капает по слогам! «Покупаю билет», в кассе.
Дождь по пятам, в приоткрытую дверь, я прохожу осторожно.
Помню, вон там, оставлял портфель и бежал наверх – за мороженым.
- Серёга! И мне прихвати Ледок, за пятачок, клубничный!
А наверху, такой потолок! С балкона смотрю на приличных,
людей, гуляющих свой костюм, единственный, модный, кримпленовый.
Скоро каникулы и июнь! Вот бы в кино, ежедневно!
Вот бы попасть, хоть раз, за экран – туда, где всё так прекрасно,
но нет конца этим серым дням, с единственным цветом – красным.
И чтобы отвлечь людей от тоски, живем, мол, как люди, вроде бы,
добавили в серое красоты, с названием милым, Родина.
Лепнина, люстры, хрусталь – не хрусталь, и позолота липовая,
и здоровенные зеркала – страна, ведь у нас, Великая!
И забывались в придуманном мире, пусть хоть на час, пусть временно:
ёршики для бутылок из-под кефира, молочные пакеты трёхмерные,
и помидоры, вечно незрелые, и на работе – взмыленный,
и Брови из ящика, черно-белого, с пластинкой своей запиленной.
Канули в Лету: и Брови, и Меченый, и распродажи Похмельного…
Но держат своды колонны вечные, только трещат от времени.
Родина в Родине - словно изгой, как ни за что пострадавший,
стоит, а вокруг суматошится рой, купивших Тебя и продавших!
Закончился дождь, я сквозь мусор и хлам - не вляпаться бы во что-нибудь,
спешу к «впустившим в себя», дверям. Во что превратили, Родину?
