под привкус горькой тишины сводило челюсть.
распятый воздух был холодным, свежим.
мы шли. и тихо. тихо. тихо пели.
мы шли. и солнце, плывшее в апреле,
глядело жарко. долго. жадно. нежно.
рассветный лоб распоротого неба
твердел пятном - оранжевым. и брезжил.
мы шли и пели.
облачный гребень
за редким лесом как за сеткой рёбер
глядел и горбил.
мы шли.
и боль тонула в божьем зеве.
а рядом - смерть, как почерневший клевер, тянула листья-пальцы ближе, реже.
и мир застыл в руках. он лишь зевнул и
смотрел в траву на зёрна-пули,
смотрел на нас. как смотрят на умерших.
мы шли. и шли. и пели.
и каждый был всего лишь грешник.
а рядом плыли вишни. цвёл орешник.
горячий воздух капал с шеи.
а по рукам тянулись две траншеи,
и мы шли между ними - в каждом теле
мы видели запёкшееся солнца из апреля.
