Эдельвейс

А у нас были сказки — суровей и ярче многих: о холодных огнях, о драккарах, летящих ввысь. Потому что про нас, говорят, позабыли боги — и оставили город, и ужас над ним навис. Приходили к полуночи духи, стучались в окна — злые духи с вершин самых страшных, опасных гор. Мы садились у пламени, каждый друг к другу боком — и растапливал лёд, защищал от беды огонь; говорили друг другу — однажды весь снег растает, вместо льда на лугах всколосится зелёный шёлк…
И была одна сказка, короткая и простая — как на страшной скале паренёк эдельвейс нашёл.
А цветы были счастьем, несмелым, но ярким гимном. Мы себе представляли с трудом этой красоты и мечтали: когда-нибудь — к чёрту весь риск погибнуть — мы поднимемся в горы, достанем для всех цветы. Два лихих сорванца, два исчадия — Кейт и Мэтти…
С гор спускался туман, накрывал всё — большой мешок; а мы верили в сказки — мы были всего лишь дети — ну, а в сказках все беды кончаются хорошо.
***
…Отдала бы так много, чтоб быть с ним, да только тщетно. И действительно, кто я — по сути, его сестра; не по крови, конечно, серьёзнее, я — по сердцу. У него и невеста есть… вздумала умирать, и спасти, говорят, её может одно лишь средство, только белый цветок, что растёт на вершинах гор.
Мы всех ближе, роднее с ним были навеки с детства, и теперь — через боль — не оставлю с бедой его.
Собирались недолго — к рассвету готовы были, и дрожала слегка стрелка компаса под стеклом. Белоснежной волной в склонах гор белый пепел вылит, путь лежал через горы, на западный их излом. Он ушёл попрощаться — наверно, этаж на третий, и оттуда вуалью спускалась на дом беда. Я зашла за ножом. А девчонка шептала: «Мэтти, я прошу, не ходи, ты ведь сгинешь там навсегда». Он в ответ только фыркнул: «Спасти тебя мне дороже, чем бояться смертей. На меня их не напастись. Мы найдём эдельвейс, уж поверь мне, мы с Кейт всё сможем — и тогда уже летом поедем смотреть на птиц».
Шли по первости молча. На небе сгущались тучи, позади в пелене пропадали, смеясь, дома. Где-то солнце цветёт — и весь край наизусть изучен, а у нас здесь — смотри — до конца наших дней зима.
Духи звали во тьме, духи хмыкали и рыдали, приручали ветра, всё стараясь нас сбить с пути. Только компас, мой компас, мой друг из чернёной стали становился последней надеждой туда дойти. Посреди белоснежных равнин, силуэтов горных, посреди острых скал и обрывов — мы шли, держась за двойную верёвку. Шли медленно и упорно. Только выли метели, и снег был острей ножа. Мэтт шептал сквозь их вой: ни за что эту дрянь не слушай, заведут тебя в край — и пропало пиши потом; только все голоса сам собой дикий ветер глушит. Впереди только снег был натянут тугим холстом.
На привале смеялись — впервые за эти сутки, пили чай — и вокруг словно таяла злая тьма, и метель не казалась такой смертоносной, жуткой, чуть утих её вой — удалось даже подремать. Выходили под вечер. И не было на всём свете силы той, что могла бы запутать нас, сбить с пути — только слышался сзади прерывистый хохот Мэтти, только острые скалы маячили впереди.
Прошагали сто миль, поминая чужого бога — и казалось уже, что все беды нам по плечу. Цель манила к себе. Мы ускорили шаг немного — и когда до скалы нам осталось совсем чуть-чуть, Мэтт споткнулся, упал. И расцвёл сквозь его ботинок на заснеженном камне багровый и страшный круг. Кровь почти не текла — словно тоже была из льдинок, и сквозь ветер как будто был слышен кровавый хруст. Опустившись на снег, Мэтт скривился слегка от боли и смотрел на меня — лунный камень и бирюза.
«Я дойду и сама», — улыбаюсь, но в сердце колет, — «постарайся не сдохнуть, когда я вернусь назад».
Есть легенда, что всяк посягнувший умрёт на скалах, что волшебный цветок никому не заполучить — говорят, сотни храбрых по миру его искали, только каждый из них с той поры уж навек молчит. Я иду сквозь сугробы — и смерть меня ждёт, паскуда, всю решимость мою обратив в ледяную пыль…
Беловласая дева возникла из ниоткуда, появилась как сон посреди ледяной тропы. Зазвенел её голос негромкий сквозь вой и ветер, растворилась метель в её вытканном рукаве. И она говорила — прекраснее всех на свете…
Я шагаю вперёд. В моём сердце любовь живей. Только голос её — стало даже немного жутко — всё звучал в голове. Я запомнила все слова: «Если любишь — возьми. Это древний закон, малютка: бескорыстный влюблённый сумеет его сорвать».
Под ногами обрыв — этот западный склон великий, где веками бродили охотники среди льдов…
Я ступаю на край — впереди вырастают пики —
и цветок эдельвейса ложится в мою ладонь.
***
Что случилось потом — всем, наверно, уже понятно. И девчонку спасли, и устроили пышный пир…
Я стою на пороге, мир светел и пахнет мятой, за рекой и мостом — очертания горных пик. Не броди по горам, не ищи ледяное чудо, не смотри — здесь не будет реального ничего.
И в глазах моих вера — прозрачнее изумруда.
Я теперь сторожу эдельвейсы на склонах гор.