На этой планете почти всегда сумрачно и идет снег. Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, - еще до того, как выхожу на поверхность, только при взгляде наружу из мутного стекла моего звездолета, чувствую кожей: холодно. Холодно, неуютно, зябко…
Но делать нечего. Я выхожу из своего маленького старого звездолета на холод. Останавливаюсь, поднимаю глаза к бездонному темному небу. Откуда-то из ниоткуда хлопьями падает снег. Тишина стоит такая, что слышно, как снег идет. Бесконечно, изо дня в день, за годом год… Я вздыхаю и отправляюсь искать того, к кому я прилетел: Яну Лакисаари.
Сначала я иду прямо, вдоль кромки леса. Снежный наст тихо скрипит под ногами, и я, как всегда, удивляюсь, почему за столько лет бесконечного снегопада здесь не намело непроходимых сугробов. Но легкий снег, падая на эту планету, тут же утрамбовывается в жесткий и упругий настил. Френк объяснял мне когда-то эту механику, но я уже забыл детали: что-то связано здесь с необычным искривлением притяжения…
Я знаю, что Яна меня уже заметила. Она знает, что я здесь, и теперь сделает так, чтобы я смог ее найти. Не знаю только, сколько времени ей на это потребуется. Поэтому я просто иду, где мне нравится. Смотреть тут все равно не на что.
Я сворачиваю в сторону леса. Немного жутковато вступать под темные кроны незнакомого места. Сколько бы я себе ни говорил, что бояться тут нечего: Яна знает, она обо всем позаботится… а все-таки человеческая привычка берет свое: мне немного не по себе.
В лесу нет тропинок, но нет и зарослей, и я легко продвигаюсь вглубь. Здесь прибавляются новые звуки: слышно, как деревья потрескивают. Я включаю фонарик, чтобы лучше видеть лес. Темные, покрытые мхом стволы вздымаются ввысь. Голые ветви переплелись там, на высоте. Внизу, под кронами, ничего не растет: ни кустов, ни молодых деревьев. Словно когда-то кто-то раз и навсегда насадил этот лес, и он застыл в мерзлых сумерках. Да может, так и было.
Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Мне кажется, я понимаю, куда надо идти. Здесь, на этой планете, обостряется чувство ориентации. Я поворачиваю направо и начинаю пробираться в лесу, ориентируясь на это внутреннее чувство. Словно ты вспоминаешь дорогу, по которой шел когда-то, много лет назад. Умом я понимаю, что это Яна меня «запеленговала», и теперь я иду, потому что она показывает, куда идти. Но по ощущениям все равно кажется, что это я вспоминаю путь.
Проходит пять, десять минут, полчаса. Я все более уверенно движусь, и вдали неясно забрезжил свет: я вижу поляну, к которой мне нужно. Там меня будет ждать Яна.
Выйдя к поляне, я озираюсь вокруг. Глаза, привыкшие к темноте леса, невольно щурятся – не от света, нет, но от белизны снега, лежащего здесь. Снег слегка серебрится, отражая свет звезд. Справа, вдали, видно возвышение на поляне. То ли пень, то ли трон. И там, на этом возвышении, сидит Яна Лакисаари. Она сидит спиной, и я издалека могу различить ее силуэт.
Я подхожу ближе и уже вижу ее длинные волосы. Так и есть – ее голова не покрыта, снег чуть серебрит ее волосы.
- Здравствуй, Яна, - говорю я.
- Привет.
У Яны глубокий голос.
- Подойди ко мне.
Я подхожу к ней сзади и кладу руки ей на плечи. Плечи у Яны теплые, укутанные в какую-то меховую накидку. Наверно, это тоже – дань привычке. Я знаю, что, в отличие от меня, Яна не нуждается в теплой одежде. Она могла бы сидеть здесь хоть в бальном платье – и ей не было бы холодно. Не знаю даже, нужно ли ей мое тепло?
Яна вдруг прижимается щекой к моей руке. Так мы и стоим некоторое время – она молчит, я молчу тоже.
- Как ты? – спрашиваю я.
- Как всегда, - шелестит ее голос. – Спасибо… что пришел.
Я пожимаю плечами. Как я мог не придти?
- Последний раз я был здесь… - я вспоминаю.
- Два месяца назад, - говорит Яна. – И еще неделю. И два дня.
- И два дня, - повторяю я. Не сомневаюсь, что она подсчитала правильно. У нее абсолютная память.
- И так же шел снег… - продолжаю я. И решаюсь спросить:
- Яна, почему у тебя все время идет снег?
- Это не снег, - спокойно и сразу отвечает она. – Это память.
Память?
Точно. Как я мог забыть! Я же знал… Френк говорил мне. Это не снег. Тихо клубясь, на землю падают частицы памяти и застывают. Тысячи и тысячи… миллионы. Падают, смыкаются и исчезают под кристаллическим настом. Я поднял глаза вверх. Пока они летят, подумал я, они еще что-то значат. Чьи-то воспоминания, что-то важное, теплое. А потом они оседают здесь, внизу, - и все. Их забыли. Как и все, что было и будет когда-то…
Мне становится не по себе.
- Замерз? – спросила Яна.
- Ага.
- Пойдем в дом.
Она поднимается со своего древесного трона и скользит по насту вперед, вдаль. И я иду за ней.
Мы минуем кромку леса, который, кажется, расступается перед Яной. Вдалеке я вижу свет. Среди деревьев, чуть скособочась, серой тенью едва виднеется Янина избушка. Пройдешь мимо – и не заметишь ее, если б не свет в окне.
Яна поднимается на крыльцо и отворяет дверь.
Мы заходим внутрь, и мне становится, наконец, тепло. Не разуваясь, Яна проплывает куда-то в глубину дома, я направляюсь следом. Мы входим в длинную комнату, служащую и столовой, и гостиной. Яна сразу начинает зажигать кристаллы, стоящие на подоконнике: берет один за другим в руки, согревает их – и они начинают излучать свет. Освещенная этим тихим светом, Яна кажется мне теперь особенно красивой. У нее тонкие черты лица, а волосы собраны в затейливую северную прическу и ровной волной лежат на плечах.
Я присаживаюсь за деревянным, непокрытым столом у окна и перевожу взгляд с Яны в глубину ночи. Каким-то чудом свет от кристалла не слепит глаза, и лес отчетливо виден. Как она тут может жить, - думаю я. – Вот так, изо дня в день, одно и тоже – лес, снег, темнота за окном…
Я расстегиваю свой комбинезон и достаю из внутреннего кармана коробку со сладостями – подарок от наших.
- Я знаю, ты любишь.
- Спасибо, - шелестит Янин голос, - и тебе, и всем.
Она исчезает в темноте с одним из кристаллов в руках. Некоторое время где-то в недрах дома раздаются звуки раскрывающихся шкафов, звякания посуды, - и Яна появляется с подносом, на котором стоят тарелки, два бокала и бутылка вина. Словно светлячок, на том же подносе красуется кристалл. Свет его все ярче и ярче – чем ближе к кристаллам Яна, тем ярче они светят.
Яна осторожно ставит поднос передо мной.
- Дай помогу.
- Не нужно, - легкой рукой она слегка касается моего затылка. Невольно я слежу за ее движениями. Они завораживают меня. Словно танец. Точно она не переставляет предметы, - они как-то слушаются ее рук и сами перемещаются в пространстве.
- Дай хоть вино разолью, - говорю я.
И вот мы устраиваемся за столом, в теплом доме, с бокалами вина – я у кристаллов, а Яна в тени, так что свет не падает на нее. Но все язычки пламени кристаллов тянутся к ней – как к источнику света.
- Расскажи, что у вас нового, - просит Яна.
Я рассказываю о людях, которых встретил за эти два месяца. Большинство из них Яна знает и помнит. Она помнит всякого, кого видела хоть единожды.
- К тебе собирался заглянуть Френк, - говорю я, - но в последний момент не смог.
- Я знаю Френка, - тут же отзывается Яна. – Он много думает о звездах и числах. Слишком много. Мне кажется, он полагает, что если считать, считать и вот, вычислить правильный путь звезды, можно заставить ее идти по нему. – В голосе Яны явно слышна улыбка. – Жаль, - продолжает она, - звезда ничего не знает об этом. И идет своим путем, недоступным ни одному звездочету.
- И кто же может узнать путь звезды? – спрашиваю я.
- Может быть, поэты, - неопределенно пожимает Яна плечами.
Я не говорю Яне о том, что Френк, подумав и как раз таки посмотрев на звезды, решил к ней не ехать.
- А знаешь что, - сказал он, - я думаю, тебе лучше с ней встретиться наедине. Я как-нибудь в другой раз.
А ведь это Френк нашел меня и предложил первый раз отправиться к Яне. Тому уж будет больше двух лет. И вот я езжу, раз в месяц-полтора бываю обязательно. А сам он ни разу тут не появился.
- А еще, - говорю я, - к нам недавно новая девушка прилетела. Посмотри, вот она. Зовут Маркиза.
Не знаю, зачем я решил ей сказать о Маркизе, - Яна ее точно ни разу не видела. Может быть, чтобы перевести разговор с Френка. Я вижу, что ей слушать о нем не слишком интересно – язычки пламени в кристаллах притихли. Их свет – четкое отражение настроения Яны.
- Странно это, думаю я, как так случилось, что Френк именно меня попросил ездить к Яне. И странно, что я все возвращаюсь. И если проходит месяц, а я не видел Яну, мне словно не по себе. Сам не знаю, почему.
Я протягиваю ей объемную фотографию, где есть и Маркиза. Совсем молоденькая, тоненькая, с улыбающимися глазами. Яна кидает на нее взгляд, - и все затихает. Я прямо физически чувствую возникшее напряжение. Вижу, как пламень в кристаллах взметнулся и чуть притих, - но теперь он пылает куда ярче, чем раньше.
- Очень похожа, - говорит, наконец, Яна. – Очень похожа на другую девушку… на Агнежку.
Я жду. Я прилетаю сюда уж не помню, какой раз, - но никогда еще Яна не говорила мне об Агнежке.
Огоньки кристаллов горят. Яна вспоминает.
- Это было так давно… В другой жизни… в маленьком городке на востоке Европы… - Слова даются ей с трудом, но постепенно речь ее льется все свободнее, - Я жила на самой окраине, возле леса, стараясь лишний раз не попадаться людям на глаза. Люди всегда сторонились меня. Ну, ты знаешь…
Я знаю. Люди всегда сторонились таких, как Яна, и всегда искали у них помощи. А потом опять избегали их.
- Рядом был заброшенный замок. Его владелец погиб на войне, семья уехала, и больше там никто не жил. Новый хозяин хотел его продать, но замок никто не покупал. И люди туда не ходили, даже не зная, почему он им не нравится. И только я видела: там поселилось зло.
Яна замолкает. Кристаллы отбрасывают неверный свет, пламя разговаривает с Яной на одном, им понятном, языке. Наконец, она продолжает:
- И где-то за два года примерно, как я это поняла, ко мне стала ходить Агнежка. Такая светлая девчушка. Тянулась ко мне. Бывало, ее отец, - а он был кузнец, такой грубый, большой человек с тяжелой рукой, - из тех, что работают от зари до зари, а по выходным пьянствуют и дерутся, и бьют своих жен, - так вот он, бывало, запрет ее, чтобы она не ходила ко мне, а то и ударит… А она все равно выбиралась, - и ко мне.
- Даже странно, - говорю я, - что у такого отца была такая дочка.
- Ходили разные слухи… - Яна делает легкий взмах рукой, как бы отгоняя слухи. – Говорили, что ее мать служила в замке у прежнего хозяина… Что потом ее срочно выдали замуж за кузнеца, что Агнежка – не его дочь. Не знаю, правда ли это. Знаю только, что в семье ей было нехорошо.
Мать ее скоро умерла, еще до моего появления там. Отец остался один. И в ту пору, как мы с ней подружились, он как раз решил снова жениться. А уж когда в доме появилась новая хозяйка, им стало совсем не до Агнежки. Вот тогда-то она стала целые дни проводить у меня.
Яна снова замолкает. Я боюсь, что она не заговорит больше, поэтому прошу:
- Расскажи о ней.
- Что рассказать? Разве человека опишешь? Она была маленькая, доверчивая, открытая ко всему. Часами слушала меня, мои рассказы о разных дальних странах. Я помню, - я ведь многое помню, ты знаешь, - так вот и вижу сейчас, как она сидит, подперев кулачками тонкое свое личико, и смотрит на меня большущими глазами… А я все рассказываю и рассказываю… Я прямо чувствовала ее удивление, так что начинала смотреть на свою жизнь другими глазами. Даже сама удивлялась, - улыбается Яна, - как много, оказывается, всего произошло со мной. Но я всегда… - Яна подбирает слова, - всегда была одна. Понимаешь? И вот с этой девочкой, - ей, когда она пришла в первый раз, минуло всего тринадцать лет, - с ней я впервые в жизни стала не одинока.
- А как же все остальные? – спрашиваю я, - такие как ты и я?
- Это другое, - говорит Яна. – Это пришло потом. Тогда я очень хотела найти себе близких, а никого рядом не было. И тут появилась Агнежка. У нее тоже не было никого. И мне показалось тогда… - Яна смолкает, потом продолжает тихо, - показалось, что мы двое встретились не случайно, вот так, прибились друг к дружке, потому что в каком-то роде обе мы – изгои своего рода.
Яна опять собирается с мыслями. Я не вижу ее лица, но чувствую, как она ушла куда-то туда, за прошедшие годы. Ей дано видеть то, что не видно другим – у Яны абсолютная память.
- А потом я поняла: что-то должно случиться. У меня ведь чутье на эти дела. Тени стали длиннее, зверье встревожилось. Звери, – они ведь тоже чувствуют зло. Охотники стали жаловаться, что олени исчезают. Думали, волков много развелось. А я поняла: дело не в этом. Волки стали особенно долго выть по ночам, - вот людям и казалось, что их стало много. На самом деле, много стало другого…
Яна отхлебнула из бокала. Тряхнула длинными волосами, словно отгоняя воспоминания, которые, как мне казалось, выстроились перед нею нескончаемым потоком… Я не раз думал: как это – жить так, как живет Яна? Ничего не забывая, храня в каких-то уголках своей памяти все, однажды увиденное… Словно внутри у тебя – бесконечные переходы, анфилады комнат… открой дверь – и волна воспоминаний вырывается наружу… Может ли Яна сдерживать эту волну, закрывать двери? Наверно, может, думаю я, иначе как выдержишь такое?
- И в чем же там было дело? - спрашиваю я.
- В замок пришла Хэви-Морула, - хрипловатым голосом говорит Яна.
Я вздрагиваю. Никогда не слышал такого имени.
- Теперь-то никто ее не знает, - говорит Яна. – Она исчезла много лет назад. Ушла в тот же хаос, что породил ее. Но в мое время это была грозная, поглощающая сила… И она несла чуму.
Я вздрагиваю еще раз. Про чуму я, конечно, знаю. Четверть Европы от нее погибла, если память меня не обманывает.
- Я пыталась ее сдержать… Но что я могла? – Яна пожимает плечами. – Дни города были сочтены. Я это чувствовала. И однажды, когда осенним вечером я вышла из дома, что-то словно толкнуло меня в сторону замка. Я подошла к нему, обходя грязные лужи, по старой тисовой аллее. Темные бойницы глядели на меня хмуро. Потом ударил ветер, деревья качнулись, и вверху, у одной из башен, я увидела ее тень. Хэви-Морула. Она глядела на меня.
Огоньки взметнулись. Яна заговорила быстрее. Я ощутил, что она описывает то, что видела тогда, что мелькает и сейчас перед ее мысленным взором.
- Я остановилась и посмотрела на нее. А она – на меня. Так мы и стояли, и глядели друг на дружку. И мне стало холодно. Очень холодно, откуда-то изнутри. И я поняла, что есть вещи, в которые мне лучше не встревать. И нужно уходить.
Я повернулась и пошла в свой дом. И стала собираться. Я решила: у меня есть совсем немного времени – день, два. И я уйду. И девочку, думала я, девочку я, конечно, возьму с собою.
Я представила, как это будет, как это бывало уже не раз: как буду искать новое место. Новый город, новые люди… Но теперь меня грела мысль, что я буду уже не одна. Я подумала, что придется поселиться теперь не на окраине, а где-то поближе к дорогам: ведь девочке надо учиться. И надо будет как-то подружиться с соседями. У нее должны быть друзья, не все же ей быть со мной одной…
А утром прибежала Агнежка. И я ей рассказала, что собираюсь уходить из города. Навсегда. Она сначала пришла в ужас, хотя ничего не сказала. Это удивительно, но она была такая… - Яна махнула рукой, - сдержанная. Старалась не доставлять никому беспокойства лишний раз. У нее в глазах мелькнул ужас, но она только обняла меня и хотела уйти в другую комнату. А я посмотрела прямо в глаза ей и спросила: Хочешь пойти со мной?
«Пойдем вместе, - говорила я ей, - мы соберемся очень быстро. Рано-рано утром, когда на листьях еще будет лежать ночной иней, мы сядем в повозку и уедем. Никто и не заметит, как мы исчезнем из городка. Мимо будут проплывать леса, поля, деревни… А мы отправимся в южные края, где сейчас теплее. Там растут апельсины…»
- Даже зимой? – спросила Агнежка.
- И зимой, - сказала я. – А ночью разведем костер, будем лежать у повозки и смотреть на звезды. Я расскажу тебе о созвездиях, которые знаю. По ним можно сверять наш путь.
Я смотрела в ее глаза и видела, как в них отражаются звезды. Я думала, что впервые моя дорога будет для меня не откуда-то, а куда-то. Что впервые я не буду скучать по месту, из которого ухожу, – ведь самое главное я возьму с собою…
- Она согласилась? – спросил я.
- Конечно, - сказала Яна. Но в ее голосе не слышно было радости. – Сразу же и согласилась. Обрадовалась даже. Целый день мы весело собирались, обсуждали, как и куда поедем, что нужно взять с собой. Только однажды Агнежка спросила:
- А нас не будут искать?
- Не будут, - ответила я. – Да и некому будет нас искать.
Зря я это сказала. Но она все равно бы узнала. Зачем скрывать?
Яна отхлебнула вина. Мы замолчали. Я ждал.
- Конечно, Агнежка – девочка чуткая. Сразу насторожилась. Пристала ко мне: почему это некому? Что такое случится? Ну, я и рассказала: про Хэви-Морулу. Про чуму, что придет в город через считанные дни. Про то, что через пару месяцев здесь непонятно, что и кто останется.
Агнежка поверила мне сразу. И тут же сникла. Конечно, для нее это был ее родной город. Какой-никакой, а тут прошло ее детство. И люди – соседи, друзья-приятели, даже отец…
Яна еще помолчала и добавила с горечью:
- Это для меня была история, каких я уже успела повидать немало, а для нее… Но кто ж мог знать… кто мог знать…
Огоньки стелились вдоль стола, приближаясь к Яне, к сердцевине ее рассказа. Мне показалось, что все, что случилось тогда, много-много лет назад, случилось буквально вчера. Я видел маленький городок, с каменными домиками, узкими улочками, колоколенкой на крыше единственного собора, часами на ратуше… Днем дети играют возле этой ратуши, а вечером длинными тенями ходят кошки…А утром выходят на улицу жители: старьевщик со своим нехитрым скарбом, кузнец, пекари спешат на работу, дети бегут учиться, солдаты у ворот сменяют гарнизонную вахту… Все наполняется смыслом, жизнь кипит. На базаре, у ратуши, у реки, что протекает вдоль рва за воротами… А там, за рекой, в тени дубравы, в сером замке притаилось зло.
- Агнежка стала просить меня: «Сделай что-нибудь. Нужно их предупредить. Всех! Пока еще не поздно!»
- Да никто нам не поверит, - повторяла я ей. – Это было, к сожалению, в моей жизни. И уже не раз. Этот город обречен. Хочешь увидеть? Иди сюда.
Я позвала ее на крыльцо, потом мы закутались поплотнее, и я повела Агнежку на холм недалеко от дома.
- Смотри, видишь – тень? – показала я ей. – Видишь, она уже почти касается города. Чуть-чуть – и накроет его. И все.
Я знала, что она увидит. Я еще не встретила тогда вас и таких, как вы, и никто мне не объяснил, но я чувствовала: у нее такой же дар, как и у меня.
- Потому что она полюбила тебя, - сказал я. – Ты же знаешь… так это и передается.
- Так и передается, - эхом повторила Яна. – И она, конечно, увидела.
«А кроме нас двоих, - сказала я ей, - кроме нас, этой тени никто не видит. И не увидит никогда. И не поверит нам. А скоро здесь останутся одни руины… а выжившие разбредутся кто куда».
Агнежка стояла и смотрела. Ее глаза слезились, - я подумала, что от ветра. Но я, верно, была не права.
«Неужели ничего нельзя сделать? - шептала она, - Яна, но ведь так не бывает. Если ты знаешь, если ты видишь… Что-нибудь можно же сделать? Ведь можно, да?»
И она так доверчиво смотрела на меня, с такой верой в мои силы…Мне бы смолчать…Но это, наверно, было неизбежно. Что-то потянуло меня за язык. И нехотя, через силу, я сказала ей:
- Не знаю, Агнежка. Я не пробовала. Я слышала о Хэве-Моруле всякое…
Возможно, если бы у меня было гораздо больше могущества… Ты понимаешь, о чем я говорю… - Агнежка кивнула, - если бы я могла и хотела, я бы отправилась туда, в этот мрачный замок, и сказала: «Хэви-Морула, отдаю тебе жизнь за жизнь. Возьми… и оставь это место в покое…» Возможно, она и послушала бы. Но я думаю, что это все бесполезно. И от одной мысли об этом замке у меня кошки скребутся на душе. Пойдем.
Так я ей сказала. И я думала, что на этом все и закончится. Что мы соберемся и уйдем. И весь оставшийся день Агнежка была со мной, и мы собирали вещи. А вечером она подошла ко мне и обняла. И сказала:
- Мне надо побыть с моими. Напоследок.
И я отпустила ее. Уходя, она еще оглянулась и помахала рукой. Я так ее и вижу: как она бежит, оглядывается, снова бежит, и машет мне. А я ей.
И все. Больше я ее не видела.
- Она не пришла? – спросил я, сам удивившись, каким хриплым был мой голос.
Яна покачала головой.
- Я спала плохо. Все ворочалась… Ночью мне показалось, что в лесу загугукал филин – страшно, тревожно. Потом, уже под утро, ветер пронесся прямо под моим окном. Я вскочила, подошла к окну, распахнула его… Ветер качнул мерзлые листья, пошумел в ветвях – и исчез.
- Агнежка, - только и смогла сказать я. Я все поняла сразу.
- Хэви-Морула…
- Да…Ее больше не было. И Агнежки не стало тоже.
- А как? – только и мог спросить я.
- У нее же была сила, - печально сказала Яна. – Моя сила. Она ведь любила меня. И вот, похоже, сразу от меня, она и отправилась туда. В замок.
Яна замолчала.
- А ты знаешь… Что там произошло? – прервал я ее молчание.
- Никто не знает. И не узнает теперь никогда. Снилось мне, правда, несколько раз… Сначала – часто, потом – реже… Снилось все время одно и то же: как она стоит у мощных ворот, за рвом, волосы треплются на ветру, юбка ее раздувается, как парус… И я как будто смотрю на нее откуда-то со стороны, так что четко вижу ее профиль, и кричу: «Стой, Агнежка! Не надо!» Но она меня не слышит. А может, и слышит, но уже все решила. И я вижу – она поднимает руку и стучит. И слышу ее голосок, такой звонкий, ясный: «Хэви-Морула… Вот я и пришла». Вот и пришла, - повторила Яна.
Она сделала последний глоток. Пламя затихло, я подошел к Яне и положил руки ей на плечи. Как тогда, в лесу, когда здоровался с ней. И мы замолчали.
Потом Яна заговорила, словно продолжая бесконечный диалог, который вела с тех пор:
- Что я могла сделать? Пойти туда… Не послушала бы меня Хэви-Морула. Незачем мне было идти. Ничего у меня в том городе не было…
- У тебя ничего там не было, - повторяю я, - и Хэви-Моруле ты была не нужна. Потому она и решила тебя отпустить.
- А Агнежка… - тихо продолжает Яна… она была такая… солнечная, с голубыми глазами, в которых горели и зеленые огоньки.
- Да, - говорю я… Поэтому я всегда думал, что у Агнежки глаза зеленые.
Я почувствовал, как напряглись Янины плечи. Как она перестала дышать.
- Я жил там, - говорю я. Я жил в Заславце. И Заславский замок я помню. И я… любил Агнежку.
- Ты?! – восклицает Яна.
Она оборачивается и смотрит на меня, внимательнее, чем когда-либо раньше.
Она пытается меня узнать, - но как это сделаешь? Ведь в той жизни, где остались башенки уснувшего города, где была рыночная площадь, а за ней – конюшни, кривые узенькие улочки, ведущие к окраине, к полю, где я впервые увидел Агнежку, - в той жизни мы с ней не встречались.
- Она была младше меня на пару лет, - говорю я. – И она была и вправду – особенная. И я любил ее. Но я был сыном судьи, а она – дочка кузнеца. Мы никогда не могли бы быть вместе.
- Ты был сыном судьи, - эхом отзывается Яна. – Она никогда не говорила о тебе.
- Мы играли с ней, пока были детьми, - говорю я. – Но вряд ли она придавала этому значение. А потом я вырос и должен был ехать учиться. И я уехал. Но я все время вспоминал Агнежку… А потом она пропала. И теперь я знаю, – куда. И еще…
Я чувствую, что сжимаю Янины плечи, потому, что она вздрагивает. Я не хочу причинять ей боль. Я наклоняюсь к ней и говорю, тихо говорю то, что кажется мне самым важным:
- Яна… в ту осень… я как раз был у своих. И если б не Агнежка… меня бы не было на свете.
Яна прижимается ко мне и прячет лицо у меня на груди. А я продолжаю:
- Понимаешь… именно с той осени, когда пропала Агнежка… я стал другим. Как ты, как она. Теперь-то я понимаю почему: я любил ее. И эта твоя сила перешла ко мне. Через Агнежку.
- Через столько лет… - говорит Яна. Ее плечи вздрагивают. Яна Лакисаари плачет. Я знаю, что она не плакала много-много лет. Пока Френк-звездочет, который сличает пути звезд, не нашел меня и не направил к ней. Наверно, вычислил по своим небесным траекториям, что только общая наша с ней сила поможет ей отпустить, наконец, эту боль.
Я слышу, как за окном идет снег. Падает, падает, мелкой крупой. Время застыло, а мы так и замерли, обнявшись: я, Яна и маленькая Агнежка с голубыми глазами. И сейчас, кажется мне, наконец, упадет и растает та память, что столько лет тревожила Яну и держала на этой планете.
Через столько лет, сказала она. Через столько лет, как закончились дни далекого городка, и сам он давно ушел в небытие, кончается и срок памяти об Агнежке.
Я чувствую, как боль покидает Яну. Она отнимает от моей груди свое посветлевшее лицо, и ее голос шелестит:
- А Френк? Он знал? Знал?
- Да что ты, вряд ли, - говорю я. – Он просто делает то, что велят ему звезды.
И Яне понятен этот ответ.
Через пару часов я собираюсь уходить, - пора. Яна провожает меня до кромки леса. Я знаю, куда идти. Я машу ей рукой на прощанье, и Яна машет в ответ. В ее руках кристалл, и свет его еще долго виден меж голых деревьев.
Я включаю фонарь и иду вперед, а мои мысли остались с Яной. Вот почему я все возвращался сюда, думаю я. У нас с ней один источник, одна энергия. И память – одна на двоих.
Снег тихо скрипит под ногами. Совсем стемнело. Но мне не страшно в этом лесу – я знаю, что здесь, в этом мире, мне уже ничего не грозит. Только снег. Только память.
Скоро все изменится, думаю я. Яна вернется к нам. Звезды, видимо, так решили. Ей хватит сидеть на планете памяти и слушать снег. Пора ей возвращаться к своим. А памяти нужен новый хранитель.
Агнежка… Боль у Яны ушла, но по закону сообщающихся сосудов, она вернулась ко мне. Через столько-то лет… Вот ведь в чем дело… Она ушла к Хэви-Моруле. Я вдруг так отчетливо представляю себе, как это было – тоненькая фигурка на ветру, у самых ворот… слезы застилают глаза, так что трудно идти. Вот, значит, какая цена… Что же мне делать теперь, как хоть чем-то вернуть этот долг?
И я знаю, как.
Я уже вижу свой звездолет. Подхожу, открываю дверь, которая, как всегда, приветственно скрипит мне. Мол, здравствуй, старина.
Изнутри веет теплом. Я останавливаюсь на пороге и оглядываюсь в темный мир за границей этого тепла и уюта. Скоро я вернусь, понимаю я. Совсем недолго, и я вернусь и останусь здесь – на годы и годы… Ведь памяти нужен хранитель. И я буду смотреть за сумерками, ловить ожидание, думать о всех, кого оставил. И так как память моя обострится чрезвычайно, вспоминать каждую пережитую минуту. И Агнежку я смогу увидеть четко, как никогда прежде. Наверно… Наверно, я смогу полюбить этот мир, решаю я. Я задраиваю люк звездолета и отбрасываю из головы все мысли, сосредотачиваясь на одном – на правильном курсе. И когда курс выверен, я прислушиваюсь внутрь себя – и слышу музыку. Ту самую, что должна вести меня с моим звездолетом вперед, к друзьям. Вперед, говорю я тихо. И мы летим.
