Площадь цветов

I.
Я читал протоколы допроса Джордано Бруно.
Он говорил хорошо и глаз не сводил с угрюмых
Лиц оппонентов (в данном случае - палачей),
Предвкушавших скорое пламя костров-свечей.
Инквизитор спрашивал сухо, но с интересом.
(Вероятно, в юности тоже грешил прогрессом;
Вероятно, бредил мечтою подняться к звездам,
Но одумался вовремя - было еще не поздно).
Арестант говорил, разлетались слова стаккато;
Инквизитор, сутулясь, себя ощущал Пилатом,
Неспособным, однако, омыть принародно руки.
Из подвала не выйти, но он приглушает звуки;
Для допроса - как раз уютно, тепло, не шумно;
Арестант говорил. О далеких мирах. Заумно
Рассуждал полутруп. Полоумный и полуголый.
И дрожала рука у писавшего протоколы.
А потом - в толпе искривленных от гнева ртов -
Трепетал костер на площади без цветов,
Освещая мир, что казался таким нелепым:
Этот мир. В котором мечты опадают пеплом.
II.
Вдохновители пьесы о казни Джордано Бруно
Занимали впоследствии кафедры и трибуны;
Заполняли палаццо, президиумы и ложи;
Объявляли: "Виват, король!" и "Король низложен!";
Отделяли неверных, неправедных и нечистых,
Агнцев от козлищ, бухаринцев от троцкистов;
Насыщали смыслами даты и дни недели;
Наделяли достоинством кипы бумажных денег;
Пресекали уклоны, метания и расколы.
И всегда составляли подробные протоколы.
Это важный нюанс: мечтателей - на убой,
Но мечтами-то может воспользоваться любой.
А любой - не нужен! Тут требуется - специалист,
Что готов, способен, руками и сердцем чист,
Зажигает толпу на сто миллионов ртов;
Забивает цветами площади для цветов,
Чтобы не было белых пятен и черных дыр;
Чтобы верно переустроенный божий мир
Стал навеки благополучен и благолепен...
Остается решить, как лучше припрятать пепел...
III
Равнодушный палач, провожавший Джордано Бруно,
Не хотел разбираться в символах, знаках, рунах
И устройстве мира. Он стоял на рабочем месте,
Делал, что должно; вспоминал о своей невесте,
О богатстве кудрей, выбивавшихся из-под банта,
И глядел недовольно на болтливого арестанта.
Арестант говорил. О мирах и небесных сферах,
Задирал инквизитора, откровенно играл на нервах,
Поминал наработки какой-то античной школы
И с улыбкой глядел на писавшего протоколы.
А палач понимал, что допрос никому не нужен,
Что давно заждалась невеста и сытный ужин,
Что пергамент с чернилами стоят дороже текста,
Что мечтателей лепят из очень дурного теста;
Он хотел закричать: "Закончатся свечи скоро!".
Но смолчал. Палачи никогда не вступают в споры.
А потом он старел. Умирал. И рождался вновь.
Познавал, что такое богатство, успех, любовь,
И, напившись, рассказывал барышням из салуна,
Как сгребал после казни пепел Джордано Бруно.
IV.
Инквизитор, покончив с допросом Джордано Бруно,
Возвращался домой и о скорой отставке думал:
"Мол, горю на работе, почти, как на самом деле,
Надоело - смертельно! Уволюсь! На той неделе!
Не работа - а пытка! Ни сна, ни любви, ни ласки!
Все! Решил! Ухожу! Вот сразу же после Пасхи!
Нет! Пожалуй, разумнее будет - в начале лета!
Надо что ли у дона Педро спросить совета...
Он о том, да о сём за ужином трезво судит.
Он, наверное, спросит: ты думал, что скажут люди?
Я отвечу, что равнодушен к оценкам черни,
Им не представить, что значит допрос вечерний;
Не понять, как покойники могут смеяться гордо;
Как мечты о прекрасном подчас разрывают горло;
Как вгрызаются в душу совести злой уколы;
Каково перечитывать кровоточащие протоколы,
А потом сидеть, кропотливо сверяя правку...
Нет! Решено! Вот - до осени - и в отставку!
Протоколов - тьма! Не выдержу ведь! Ослепну!
К Рождеству - уйду. И сами возитесь с пеплом!"
V.
Мне приснилось, что площадь Цветов зарастает гневом;
Что дворцы Ватикана становятся смрадным хлевом;
Что в предместьях Рима пустуют сады и виллы;
Бесноватые псы спешат осквернить могилы;
В постаревшем небе светило навек ослепло;
И дрожит земля, покрываясь холодным пеплом.
Мне приснилось кострище в сердце немой пустыни;
Равнодушный палач, пожилой инквизитор, с ними -
Присосавшийся к горлу прохладной бутылки колы,
Тот, что молча писал бесконечные протоколы.
Он молчал и теперь. Только хмурился, глядя в небо;
Развлекался палач: подрумянил кусочек хлеба
На углях костра и дополнил шашлык телячий.
Инквизитор - не ел. Был веганом - не иначе.
Мне приснился рассвет в холодном, пустом подвале.
Арестанта как раз увели. На допрос. Едва ли
Он вернется сюда. Я останусь один. Отныне
Буду вечно сидеть. Вспоминать о жене и сыне.
Познавать себя. Упражняться в азах цигуна.
И читать протоколы допроса Джордано Бруно...