Снова нет новостей — хоть спасайся в чужой ворожбе,
Хоть своими руками кидай бесполезные карты…
Я ходячий погост неотправленных писем к тебе,
Я глубокий ноябрь, кое-как притворившийся мартом.
Эта стрёмная сказка привычна и грубо-проста,
Остаётся ругаться, впустую тупя карандашик:
Золотые слова утешений, коснувшись листа,
Обращаются горсткой фикс-прайсовских бедных стекляшек.
Раскрываю окно, отпиваюсь ночною грозой
И уныло тянусь за десятой ночной сигаретой…
Я — свой собственный цензор, что злее, чем цензор в СИЗО:
Даже имя твоё у меня под негласным запретом.
Зажигаю свечу, как маяк твоему кораблю
(Это действенней, чем посвящать тебе главы и строфы):
Пусть спасёт тебя всё, что угодно — я благословлю
И чуму, и войну, и коррупцию, и катастрофу!
Пусть взорвётся вулкан, пол-Земли в полчаса погубя,
Пусть провалится в карстовый ад золотая столица —
Лишь бы судьям твоим тут же сделалось не до тебя,
Лишь бы грех твой померк, а застенок твой смог развалиться!
Кот прошёл, твоё имя почти достоверно мурча,
Тронув лапой экран с сетевой примелькавшейся битвой…
Бедный мой, ты бы видел, как чисто сгорает свеча,
Целиком превращаясь в тепло, аромат и молитву.
