В давние времена, когда в Испании еще властвовали мусульмане-мавры, жил старый купец Аррада, у которого был сын, шестнадцатилетний Хуан.
Купец рассылал по всей Испании свои товары, нагруженные на прекрасных сильных мулов, и его сын, молодой Хуан, нередко сам сопровождал вереницу вьючных животных.
Однажды, когда молодой Хуан и его слуги переправлялись на мулах через горы и стройные животные, покачивая длинными красными кистями на уздах и позвякивая серебряными колокольчиками, ловко ступали по каменным громадам, из ущелья показались разбойники.
Заблестели кривые сабли, замелькали фески, чалмы и тюрбаны.
Хуан понял, что это мавры.
Его люди храбро бились, но разбойников было такое множество, что одни из проводников пали в бою, другие попали в плен.
Разбойники захватили все товары, мулов с их уборами,
Хуана и его оставшихся в живых слуг, которых и продали в рабство богатым маврам.
Хуан был так красив, молод и силен, что его купили для самого гранадского калифа.
Молодого человека отвели в калифский дворец.
Там он работал в саду: окапывал деревья, чистил фонтаны, бившие струями кристально чистой воды, подвязывал дивные благоуханные цветы и вообще исполнял всякие садовые работы.
Это было нетрудно, но тоска по родным, по дому и прежней жизни угнетала молодого человека.
Днем он усердно работал, а по ночам часто плакал.
Он вел себя так хорошо, работал так усердно, что по приказанию калифа ему предоставили почти полную свободу.
Днем и ночью он мог бродить по калифскому саду и по дворам, только не смел выходить за стены, да этого и сделать было нельзя, потому что толстая ограда поднималась очень высоко, а все ворота охранялись стражниками.
Однажды в светлую лунную ночь Хуану не спалось.
Как-то особенно ясно вспомнилась ему прежняя привольная жизнь у отца и до смерти захотелось на волю.
Он встал с циновки и вышел из сарайчика, в котором жил вместе с остальными рабами, во двор.
Луна светила ярко.
Темные тени от кипарисов неподвижно лежали на плитах мощеного двора, посредине которого бил прекрасный фонтан, струи которого с журчанием падали в гранитный бассейн.
Из одного двора Хуан переходил в другой, из другого в третий.
Наконец, он присел у подножия большой черной башни, поднимавшейся над стеной, и глубоко задумался об отце и о том, как, вероятно, страдал этот несчастный старик, и горько-горько заплакал,
И вдруг откуда-то послышался голос:
— Хуан,
Хуан!
Хуан огляделся.
Кругом никого не было.
— Хуан,
Хуан, — послышалось еще раз как бы снизу.
Молодой человек опустил глаза и у основания башни, над самыми плитами двора, увидел небольшое окошко, загороженное железной решеткой, и сухую морщинистую руку, схватившуюся за одну из ее перекладин.
Хуан стал на колени и приник лицом к окну.
В темноте подземелья белело что-то.
— Кто звал меня? — спросил Хуан Аррада.
— Это я, старый Диего-мудрец.
Я долго жил у калифа, и милостиво глядели на меня очи моего властителя.
Но не угодил я юной Сулейме, супруге моего господина, за то, что обличал ее в тщеславии, щегольстве и расточительности.
Она уговорила калифа не слушать больше своего старого слугу, и он повелел бросить меня в подземную темницу и сковать мои руки, а пока их тяготят оковы, несвободен также и дух мой, и нет у меня силы с помощью знаний и мудрости открыть замки и запоры.
Юный Хуан Аррада, сними оковы с моих рук, и тогда я освобожу и тебя, и себя и в награду дам тебе тот великий дар, который ты выберешь сам.
Только знай, пока руки мои несвободны, малейший шум может призвать сюда стражников, и тогда тебе не миновать лютой казни!
Если ты не побоишься подвергнуть жизнь опасности и освободить меня, ты тоже, может быть, будешь свободен.
Если же стражники придут — ты погибнешь.
— Согласен, — сказал Аррада. — Что мне жизнь без свободы?
Скажи, что нужно сделать.
— Возьми камень и постарайся разбить оковы на моих руках, сперва на левой, потом на правой.
Хуан отыскал возле водоема большой камень и снова вернулся к темнице.
Бледная рука, тесно охваченная кольцом, просунулась сквозь решетку.
Хуан ударил камнем по железному браслету.
Боже, какой поднялся звон!
Казалось, тысячи кузнецов изо всей силы били по наковальням.
Никогда не думал Хуан, что от одного удара мог раздаться такой грохот.
Он похолодел от страха, огляделся.
Вокруг не было никого.
— Все равно, — подумал молодой человек, — раз я начал, нужно закончить.
Он второй раз ударил по браслету, и обруч распался.
Левая рука старика освободилась.
Старик подвигал пальцами, с удовольствием пошевелил кистью и, подав вторую руку Хуану, сказал:
— Теперь правую.
— Боже, какой страшный звон поднимется опять, — подумал Хуан и сильно ударил по железному обручу, но не послышалось ни звука.
Казалось, камень упал на толстый слой ковров.
Обруч рассыпался на множество кусков.
Глаза старика заблестели.
Он сложил руки ладонями вместе и, отставив большие пальцы, сделал ими какой-то таинственный знак.
В ту же секунду решетки бесшумно выпали из камней, как зубы изо рта старой собаки, и окно выросло, превратившись в удобную дверь.
Вскоре Диего-мудрец уже стоял рядом с Хуаном, и юноша невольно залюбовался его высокой фигурой и длинной белой бородой, падавшей ниже колен.
Уверенно ступая, прошел он с молодым человеком через дворы и подвел его к боковым чугунным воротам.
Сделав новый таинственный знак обеими руками, он прикоснулся к их тяжелым створкам.
Без скрипа, тихонько отворились ворота, и мудрец с Хуаном прошли мимо крепко спавших стражников.
На улицах спавшего города все было тихо, никто не остановил их.
Вот они миновали сады и дворцы предместий и очутились в горах.
— Тут мы в безопасности, отец мой, — сказал Хуан. — Я устал, отдохнем.
— Иди, иди, — ответил старик, — днем выспишься, а теперь я должен показать тебе мой первый дар.
Пастбища и леса остались позади.
Путники карабкались по утесам, наконец, старик сказал:
— Здесь!
Он ввел Хуана в глубокую темную пещеру, поднял руку, и пещера внезапно засияла.
Изумленный Хуан увидел, что она украшена резными сводами и колоннами из топаза, берилла, аметиста и других прозрачных сверкающих камней.
По углам грудами лежали отшлифованные бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины, играя тысячами цветов под лучами света, лившегося на них неизвестно откуда, сверху, снизу, со всех сторон.
Посредине стоял стол, покрытый затканной золотом и серебром бархатной скатертью, а на нем красовались золотые чеканные кубки невиданной красоты и серебряные кувшины, украшенные эмалью, осыпанные бирюзой и топазами.
Но это еще было не все.
Старик хлопнул в ладоши, и в глубине пещеры открылась длинная галерея, отделанная малахитом.
По ней побежали крошечные черные мохнатые карлики, полумедвежата-полулюди, одетые в красные одежды и с громадными мешками на плечах.
Сбрасывая мешки на пол перед Хуаном, они развертывали их и высыпали перед ним груды золотых и серебряных монет, чудные жемчужины, ожерелья, браслеты и другие украшения.
— Если захочешь, все это богатство будет твое, — сказал старик.
— Хочу, хочу, — подумал было Хуан, так как в эту минуту вспомнил, что не только себе принесет пользу богатством, но поможет и обедневшим товарищам, и другим беднякам. — Хочу, хо… — чуть было не выговорили его губы, но старик сказал:
— Погоди,
Хуан, не торопись.
И он вывел его из пещеры.
Всходило розовое солнце… Поев ягод дикой ежевики, напившись свежей ключевой воды,
Аррада лег на мягкий мох и заснул до вечера, так велел ему старик.
Когда он проснулся, на потемневшем синем небе уже загорались звездочки и из-за громад гор блестел край серебряной полной луны.
И над Хуаном стоял Диего-мудрец и говорил ему:
— Пойдем, пойдем.
Пора, пора.
Все выше и выше поднимались они, все круче и круче делалась тропинка.
Камни сыпались из-под ног Хуана, подскакивая, скатывались в глубокие пропасти и с глухим шумом падали с утеса на утес.
Кругом были одни голые скалы.
Устал Хуан и тяжело дышал.
Старик подвел его к высокой отвесной скале, гладкой, как отполированная стена.
— Куда привел меня старик? — подумал Хуан. — Дальше и дороги нет.
Нет даже и тропинки.
Но старик высоко поднял руки над головой, развел ими в стороны, странно пошевеливая сухими длинными белыми пальцами, и вот в каменной стене открылась узкая дверь.
Едва старик и Аррада успели пройти в нее, как она снова закрылась за ними, но Хуан и не взглянул назад.
Он увидел чудную картину.
Перед ним лежал великолепный, облитый солнечным сиянием город с дворцами, с садами.
На его широких площадях били дивные фонтаны, стройные пальмы с широкими раскидистыми листьями, лапчатые аралии, мимозы с благоуханными желтыми цветами и другие красивые деревья окаймляли широкие улицы.
В садах пели птицы, по улицам двигались стройные ряды конных и пеших воинов, а на холме, вдали, поднимался роскошный царский дворец с золоченой крышей.
Вокруг толпились важные сановники, горожане в богатых одеждах, женщины с малютками на руках, простой народ, нищие.
И все ждали кого-то, все робко и с почтением оглядывались кругом.
— Кого они ждут? — спросил Хуан.
— Тебя, — ответил Диего. — Если ты захочешь, ты станешь царем этой счастливой богатой страны.
В твоих руках будет возможность делать твоих подданных счастливыми.
Власть и могущество могут дать много пищи сердцу доброго человека.
— Сделай меня царем, — хотел крикнуть Аррада и шевельнул уже губами, но старик остановил его:
— Погоди, не торопись, — сказал мудрец. — Когда ты увидишь мой третий дар, ты сам рассудишь, который из них окажется для тебя привлекательнее остальных.
Говоря так, старик вывел его из чудесного города, снова раскрыл дверь в каменном утесе и, когда забрезжил свет, накормил дикой малиной и уложил спать.
С наступлением мрака Диего, как и накануне, разбудил Хуана и повел его с собой.
Стояла неприветливая ночь, темные облака закрывали луну.
Ветер свистел в камнях.
На этот раз старик вел Хуана не к вершинам гор, а к их подножью.
По обрывистым склонам, по узким тропинкам, по скользким, влажным от тумана камням спускались они в сырые черные ущелья все ниже, ниже, так, что Хуану чудилось, будто они идут в глубь земли.
Наконец они очутились на берегу ручья, который медленно, точно сонный, тек по узкой лощине.
Утесы сближались, и вскоре их острия стали почти касаться друг друга.
Образовался мрачный темный свод.
— Сейчас, — подумал Хуан, — сейчас чудесный старик покажет мне что-нибудь удивительное.
Уж те два дара были хороши, хороши ослепительно, как же должен быть прекрасен этот последний, третий, если он приказывал мне дождаться его!
И, точно в ответ на эту мысль, он услышал тихие, нерадостные звуки.
Навстречу ему несся стон.
Хуан сделал несколько шагов и остановился.
Со всех сторон глядели на него страдающие глаза, отовсюду к нему тянулись исхудалые дрожащие руки.
Глаза эти молили о помощи, руки искали опоры… По бледным щекам струились слезы.
Воздух дрожал от рыданий, и в этом печальном хоре Хуан различал голоса детей, юношей, людей взрослых, стариков, старух… Сердце его сжималось от жалости, но он не знал, к кому броситься, кого попытаться утешить.
— Зачем привел ты меня в это ужасное место? — спросил Хуан. — Неужели в благодарность за услугу ты хочешь сделать меня господином царства слез и несчастья?
— Нет, — ответил старик, — я только хочу показать тебе действие того дара, который собираюсь тебе предложить.
С этими словами он надел на палец Хуана большой перстень с крупным камнем, из которого сверкали разные лучи: розовый, красный, голубой, лиловый, сиреневый, дымчатый, оранжевый, и прибавил:
Дотронься им до головы вот этого рыдающего мальчика».
Хуан исполнил приказание Диего, и на глазах малютки мгновенно высохли слезы, он улыбнулся.
Хуан уже сам провел перстнем по дрожащей голове дряхлого старика, и вместо выражения отчаяния увидел на его лице отпечаток тихой грусти.
— Это, камень сердца, камень утешения.
С ним ты будешь богаче любого богача, могущественнее самого сильного властителя.
Никакие сокровища в мире не дадут тебе таких высоких наслаждений, никакой трон не даст такой силы над людьми, как этот камень ласки, камень доброго слова.
При помощи его ты будешь придавать мужество впавшим в отчаяние, спасать людей, изнемогающих от горя…
Хуан опустился на колени перед Диего и сказал ему:
— Благодарю тебя, отец.
Диего вывел его из ущелья и велел лечь спать.
Еще стояла ночь, и Хуан тотчас же заснул, а когда проснулся, уже светило яркое солнце.
Аррада открыл глаза и с удивлением оглянулся.
Он лежал на срезанных виноградных сухих ветках возле ворот отцовского дома, а на его руке играл и переливался в золотом перстне чудесный камень сердца.
