Из-под века ресничной проймы,
Один синий, другой - зелёный.
Остальные глаза не помню.
Мы поверхностно были знакомы.
Липким шёпотом говорила,
Что мы можем послушать танец,
Понимание станет мерилом,
Кто по крови, а кто – самозванец.
Танго ранило перепонки.
В унисон с затаенным криком,
Бившим внутрь и очень громко,
Но по-прежнему совместимо
С полнокровной неполноценной
Моей жизнью, готовой сдаться.
Ты была моим Авиценной,
В его новой реинкарнации.
Утром крепкое не любила.
А я пил на пустой желудок.
Вслух, конечно, не говорила,
Но считала, что я – ублюдок.
А я ждал тебя, как собака,
Оставаясь один в квартире.
Заскулил и навзрыд загавкал,
Что бы вновь меня покормила
Ты собою. И выл на двери,
Что ключом твоим позабыты.
Лишь пульсация вдоль артерий,
И глаза, что пока открыты,
Выдавали во мне живого.
Несмотря на биенье танца,
Ты совсем была не готова
Во мне видеть не самозванца.
Во мне видеть не самозванца.
