Зашторены узкие окна, кемарит в пыли мастерская,
Засохшие краски не красят палитру, она на полу.
Художник, как и подобает, под утро, зевнув, засыпает,
Укрывшись холстом на одной из цветастых клумб...
Не знали? Художники больше не носят беретов...
Пальто застегнув на три пуговки, вышел из винной.
Он думал о том, что его, неудачника, где-то
Ждёт в храме искусства и сводит с ума картина -
Обычная девушка, платье из шёлка и русые косы.
Улыбка Джоконды. Срисована точно с недавнего сна.
Веснушки ласкают ей щёки оттенками-россыпью,
Но, как завершить полотно, он не знал.
Портрет этот требовал чёткой, последней детали -
Взмах кисти, особенный штрих. Здесь бессильны слова.
Пока сквозняки, заблудившись в портьере, шептались,
Художник с волнением страстно портрет целовал.
Потом любовался. Создав своё лучшее из полотен,
Нарёк его нежно Людмилой и замер на пару минут.
Художника с силой тянуло, как тина в болоте,
Её нежным взглядом. А женщина вдруг подмигнула ему.
Ожила! Не веря, мужчина крестился, кричал,
По комнате бегал, рвал грязные волосы на голове.
Людмила, не в силах ни слова промолвить в тот час,
Ему улыбалась и белой рукою махала в ответ.
Привыкнув к ожившей картине, повесил на видное место,
И мог говорить с ней часами, пока рисовал.
Продать не желал - не нужны ни рубли, ни известность.
Мечтал лишь о том, чтоб услышать от милой слова.
Ходил даже в церковь, сводил вместе руке в мольбе,
Но всё бесполезно - девица всё также как окунь нема.
Придя в мастерскую, закуривал, ставил мольберт,
Одна рука кистью водила, другая - в дырявый карман.
А девушка, видно со скуки, сбежала с холста.
Спустя пару дней он её отыскал на соседней картине.
Со временем ловко сигать между рамами стала,
Следы оставляя на прошлых работах. Кто в этом повинен?
То, дразнясь, навязчиво льнёт на портрете к барону
И терпит крушение в море на бурной марине.
То голой купается в Волге, а то примеряет корону.
Октябрь на пасторали встречает морозом и инеем.
Рождённая масляной краской, однажды с эскиза не стёртая
Глумилась на тканях плетёных в цветной тесноте.
И след из надкусанных яблок на натюрмортах
Тянулся за ней, словно символ девичьих утех.
Писал ей пейзажи, как пишут поэты любимым стихи.
Одно из последних творений - чернеющий лес и болото.
Душил растворитель, порхал заводной мастихин.
Безлюдный пейзаж, но ему не хватало кого-то.
Она заняла своё место. Густая чащоба звала и манила.
Обителью стал, отчим домом сей мрачный пейзаж.
Но запертой здесь и осталась навеки милая,
Внутри, в той тюрьме без возможности выйти "за".
Вчерашнее чудо сегодня проклятьем предстало -
Людмила утопла в болоте, застыл на картине камыш.
Художнику что-то при долгом прощанье сказала устало,
Но он её, как ни пытался, не смог услышать.
Творения горе-художника не оживали с годами.
Забросил шедевры писать, перестав верить в чудо.
Как прежде в его мастерской никогда не станет.
Безлюдный пейзаж без Людмилы навеки остался без/людным.
