Вера Мамедова

Корабль шел на дно и рычал капитан:
"Сто тысяч русалок в дырявое брюхо!"
"Спастись не дано– завывал ураган–
Судьба обманула, продажная шлюха!

Зимний вечер, ночь в окошке,
На коленях зябких кошка
Молча калачом скрутилась–
Гладь хозяйка, сделай милость!

Звонок прозвучал словно в выстрел в висок,
И гром прогремел с прежде ясного неба.
–Она умирает, у вас пять часов
Приехать, проститься.

Книжный шкаф покосился с любимыми книгами, позабыт, позаброшен, зарос паутинами.
Я делами опутана, как блаженный веригами,
Не читаю, не думаю вечерами полынными.
И поется не в тон, не живется, не дышится.

Тонкие ручонки, худенькие плечики,
Два провала черных вместо глаз у девочки.
Вывезли по Ладоге из блокады огненной
С сотнями таких же, голодом обглоданных.

Она забыла буквы и слова,
Поёт, тихонько воя по-собачьи.
Она жива, пока еще жива!
И глядя на меня нередко плачет.

Калитка старенькая жалко покосилась,
Скрипит тихонько ржавою петлей.
Моя деревня, впавшая в немилость,
Немым укором в снах передо мной.

Ее детей, пропахших молоком,
Засыпали за домом в черной яме.
Пищали тонко, тявкали и звали,
Пока она скулила под замком.

В простывшем парке средь Февральской стужи
Мужчина сел на лавку, посерев.
Сердечный приступ. Никому не нужный, он уронил мобильник в грязный снег.
И уходил, того не замечая,

Котенок был худой и грязный,
Вонял помойкой безобразно,
С заплыших глаз слеза катилась,
Один сплошной и жалкий минус.