Последние
Колется, стонется где-то под сердцем.
Воет бессонница, некуда деться.
Хваткой морозною сковано время.
Баба бесхозная– чертово семя.
Воет бессонница, некуда деться.
Хваткой морозною сковано время.
Баба бесхозная– чертово семя.
Средь гор скалистых, облачных вершин,
В долине водопадов и лугов,
Страна раскинулась, а путь был к ней один–
На крыльях шалых, яростных ветров.
В долине водопадов и лугов,
Страна раскинулась, а путь был к ней один–
На крыльях шалых, яростных ветров.
Рваную душу сосновой иголою штопала .
Листьев кленовых заплаты на дыры ставила.
Вился октябрь вьюном вокруг да около.
По первопутку в гости к зиме наладилась.
Листьев кленовых заплаты на дыры ставила.
Вился октябрь вьюном вокруг да около.
По первопутку в гости к зиме наладилась.
Я падаю в пожухлую траву
Листом покорным, потерявшим древо.
Легко и невесомо мое тело,
Что станет пеплом к новому утру.
Листом покорным, потерявшим древо.
Легко и невесомо мое тело,
Что станет пеплом к новому утру.
Корабль шел на дно и рычал капитан:
"Сто тысяч русалок в дырявое брюхо!"
"Спастись не дано– завывал ураган–
Судьба обманула, продажная шлюха!
"Сто тысяч русалок в дырявое брюхо!"
"Спастись не дано– завывал ураган–
Судьба обманула, продажная шлюха!
Зимний вечер, ночь в окошке,
На коленях зябких кошка
Молча калачом скрутилась–
Гладь хозяйка, сделай милость!
На коленях зябких кошка
Молча калачом скрутилась–
Гладь хозяйка, сделай милость!
Звонок прозвучал словно в выстрел в висок,
И гром прогремел с прежде ясного неба.
–Она умирает, у вас пять часов
Приехать, проститься.
И гром прогремел с прежде ясного неба.
–Она умирает, у вас пять часов
Приехать, проститься.
Книжный шкаф покосился с любимыми книгами, позабыт, позаброшен, зарос паутинами.
Я делами опутана, как блаженный веригами,
Не читаю, не думаю вечерами полынными.
И поется не в тон, не живется, не дышится.
Я делами опутана, как блаженный веригами,
Не читаю, не думаю вечерами полынными.
И поется не в тон, не живется, не дышится.
Тонкие ручонки, худенькие плечики,
Два провала черных вместо глаз у девочки.
Вывезли по Ладоге из блокады огненной
С сотнями таких же, голодом обглоданных.
Два провала черных вместо глаз у девочки.
Вывезли по Ладоге из блокады огненной
С сотнями таких же, голодом обглоданных.
Она забыла буквы и слова,
Поёт, тихонько воя по-собачьи.
Она жива, пока еще жива!
И глядя на меня нередко плачет.
Поёт, тихонько воя по-собачьи.
Она жива, пока еще жива!
И глядя на меня нередко плачет.
Калитка старенькая жалко покосилась,
Скрипит тихонько ржавою петлей.
Моя деревня, впавшая в немилость,
Немым укором в снах передо мной.
Скрипит тихонько ржавою петлей.
Моя деревня, впавшая в немилость,
Немым укором в снах передо мной.
Ее детей, пропахших молоком,
Засыпали за домом в черной яме.
Пищали тонко, тявкали и звали,
Пока она скулила под замком.
Засыпали за домом в черной яме.
Пищали тонко, тявкали и звали,
Пока она скулила под замком.
В простывшем парке средь Февральской стужи
Мужчина сел на лавку, посерев.
Сердечный приступ. Никому не нужный, он уронил мобильник в грязный снег.
И уходил, того не замечая,
Мужчина сел на лавку, посерев.
Сердечный приступ. Никому не нужный, он уронил мобильник в грязный снег.
И уходил, того не замечая,
Котенок был худой и грязный,
Вонял помойкой безобразно,
С заплыших глаз слеза катилась,
Один сплошной и жалкий минус.
Вонял помойкой безобразно,
С заплыших глаз слеза катилась,
Один сплошной и жалкий минус.
Наши на море. На белом, на черном, на красном.
Хлопают стяги и пристань прощается с бортом.
Женщинам горе–неметь в ожиданьях напрасных.
Новый поход, и свидание с Богом и чертом.
Хлопают стяги и пристань прощается с бортом.
Женщинам горе–неметь в ожиданьях напрасных.
Новый поход, и свидание с Богом и чертом.
Мы с тобою не виделись целую вечность,
Зоопарк карантина.
Каждый сам.
Платим жизнью за чью-то чужую беспечность,
Зоопарк карантина.
Каждый сам.
Платим жизнью за чью-то чужую беспечность,
